– Почему именно в полдень? – спросил Иван Дмитриевич. – Нельзя ли попозже?
– Нельзя. Таков распорядок, а распорядок должен висеть над нами, как дамоклов меч. Без распорядка в России не может быть и порядка.
В кабинете у Шувалова имелось трое часов: настенные, настольные и напольные. Иван Дмитриевич отметил, что все они показывают разное время.
– Не уверен, – потягиваясь в кресле, проговорил Шувалов, – что государь многое почерпнет из моих докладов, но лично мне они сослужили хорошую службу. Я глубже вник в суть этого дела и понял, что Певцов прав: убийство было тщательно подготовлено. Нужно найти в себе мужество признать, что князь пал жертвой чьей-то хитроумной интриги.
Выслушав рассказ о сонетке в княжеской спальне и о визите Ивана Дмитриевича на Кирочную, он начал сердиться:
– Любовь, ревность, оскорбленное самолюбие – все эти мелкие житейские страстишки, с которыми вы, полицейские, привыкли иметь дело, здесь не в состоянии ничего объяснить. Вы расследуете преступление государственной важности, и подходить к нему нужно с другими мерками.
– Ваше сиятельство, я всего лишь хочу сказать, что фон Аренсберга убил человек, бывавший прежде у него в спальне и знавший про сонетку, – оправдался Иван Дмитриевич. – Она и так-то почти незаметна, тем более в темноте. Тому, кто попал в спальню впервые, просто в голову бы не пришло переворачивать князя ногами к изголовью.
– Допускаю, хотя всё могло произойти случайно, в пылу борьбы. Но что вы прицепились к этой Стрекаловой? Не сама же она связала своего любовника по рукам и ногам и задушила подушками? Зачем?
– А муж? – напомнил Иван Дмитриевич.
– Что – муж?
– Он мог убить из ревности.
– Но ему-то откуда было известно про сонетку? Или, по-вашему, он сам приводил собственную жену в спальню к любовнику?
– Он мог разузнать как-нибудь иначе.
– Как?
– Еще не знаю.
– Тьфу ты! – чертыхнулся Шувалов. – Что за испанские страсти бушуют в вашем воображении? Мы не в Севилье.
– Недавно я читал статью в медицинском журнале, – сказал Иван Дмитриевич. – Автор доказывает, что в Петербурге девочки созревают раньше, чем в Берлине и в Лондоне. Примерно в одном возрасте с итальянками.
– Это вы к чему?
– К вопросу о темпераменте русского человека.
– Вы думаете, – примирительно сказал Шувалов, – мне не хочется верить, что князя придушил муж-рогоносец, ревнивая любовница или его же собственный лакей, польстившийся на серебряный портсигар? Очень хочется. Но не могу я в это поверить, поймите! Так запросто не убивают иностранных дипломатов, в России – тем более.
– Виноват, ваше сиятельство, кого же подозреваете вы?
– В чем и штука, что никого конкретно. Разве что агентов какого-нибудь подпольного