Ни одного слова не слетает с моих непослушных, сонных губ, но она все равно слышит меня, слышит мой беззвучный ответ – и поворачивается ко мне. Глаза у нее золотые, а не сине-серые. И в сумеречном свете они на мгновение вспыхивают ярким, флуоресцирующим желтым. Она улыбается, показывая острые, как стальные лезвия, зубы, и цитирует Евангелие от Матфея.
– …А внутри суть волки хищные, – говорит она, но без зла или угрозы в голосе. – Вы видели все, что хотели увидеть, и, наверное, даже больше. – Сказав это, она снова отворачивается и смотрит на туман, окутывающий широкий зеленый пруд. И я тоже смотрю, не в силах ни отвести, ни закрыть глаза. Она выпускает из рук скрипку и смычок; они падают в воду с тихим всплеском. Смычок идет на дно, а скрипка остается плавать на поверхности. И вдруг Эбби встает на четвереньки и прыгает в пруд, а ее волосы начинают по-змеиному извиваться.
И вот я уже не сплю; я плохо понимаю, где я, грудь горит, как будто я тонула и меня только что вытащили на сухой и безопасный берег. И обои опять всего лишь выцветший ситец, а книжный шкаф – всего лишь книжный шкаф. Часы, лампа и пепельница – все на столике у кровати, на положенных местах.
Простыня вся мокрая от пота, меня бьет озноб. Я сажусь на постели, прислонившись спиной к изголовью, и мой взгляд сам собой притягивается к окну, – а живу я, кстати сказать, на втором этаже. Солнце еще не взошло, но снаружи все же немного светлее, чем в спальне. И в течение какой-то доли секунды я вижу голову и плечи молодой женщины, четко различимые на фоне фальшивого рассвета. Я также вижу волчью морду и настороженные уши, и это золотое свечение, следящее за мной. Затем она исчезла. Но теперь я точно знаю, что я ищу, – я видела это раньше, давно, еще за несколько лет до того, как впервые встретила Эбби Глэддинг, мокнущую под дождем без зонта.
В пятницу утром я еду в Ньюпорт. Мне требуется совсем немного времени, чтобы найти то, что я ищу. Оно находится чуть к югу от забора из проволочной сетки, отделяющего Северное кладбище от более старых Общинного кладбища и Исландского погоста. Я сворачиваю с Уорнер-стрит на разбитую грунтовую дорогу, вьющуюся между неровными рядами надгробных камней. Нахожу место, где можно съехать на обочину и оставить машину. На деревьях только начали набухать почки, и их голые ветви резко выделяются на фоне неба – голубого, белого, такого ясного, что при взгляде на него болят глаза. Трава почти везде еще прошлогодняя, бурая от долгих месяцев снега и холода, но кое-где все же виднеются пятна нежной муравы.
На этом кладбище начали хоронить в 1640-м или около того. Здесь лежат три губернатора колониальной эпохи (один из них – делегат в Континентальный конгресс), а также один основатель род-айлендской франкмасонской ложи, один подписант Декларации независимости, несколько генералов времен Гражданской войны, немало смотрителей маяков и многие сотни негров-рабов, вывезенных из Гамбии и Сьерра-Леоне, Золотого Берега и Берега Слоновой Кости во времена расцвета работорговли, китобойного