Перепутаны роли, маски в лица вросли,
Прячется душа от заката до зари.
––
Строки из песни «Город» группы «Ария».
––
– Виталь, слышишь меня? Белый день на дворе, а ты уже пьяный. Ложись спать, а? Давай я тебе помогу?
Ласково, как ребенка, уговариваю мужа и тяну его к кровати. Орать и читать нотации пьяному нельзя, уже знаю, иначе взорвется, потом придется искать пятый угол. Поэтому мягко, с улыбочкой, не выказывая раздражения или обиды за испорченный день, стараюсь утихомирить мужа.
– Я жрать хочу.
Вот как всегда – пьет не закусывая, напивается – «жрать хочу». Муж делает руками мельницу, скидывая мои руки с себя, меняет траекторию нашего движения и, шатаясь, идет к столу. Садится на стул, предварительно чуть не промазав задом мимо сидушки. Выливает остатки алкоголя в стопку.
– Будешь?
– Нет, я не пью, ты же знаешь, – присаживаюсь рядом, внутренне содрогаюсь от запахов и видов. Виталя терпеть не может суету и бубнеж, потому сейчас мне лучше терпеливо смотреть на своего «красавчика» и ждать, когда он дойдет до кондиции. И желательно улыбаться, а не делать кислую мину.
Муж вливает содержимое в горло, запрокинув голову. Меня передергивает от мерзкой картины. Не могу понять, как можно пить эту гадость еще и в таких количествах. Нотации по поводу вреда алкоголя вызывают у Виталия только раздражение и гнев, а по мне лучше худой мир, чем хорошая война.
– Вкусненько? – заглушаю в себе язвительный тон. Поглядываю на часы – Егорку пора кормить, да и соседка наверняка устала гулять с ребенком. Боюсь, что Лидия Петровна, моя палочка–выручалочка, скоро откажется брать малыша «на пару часов». Но пока мой алкаш спать не ляжет, дергаться бесполезно, иначе будет хуже. Плавали. Знаем.
Членораздельного ответа не получаю, только какое–то мычание. Муж в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Локти широко расставлены на столе, голова почти падает. Но до кондиции «пора идти спать» он еще не дошел.
– Закусывай, Виталь, плохо же будет. Ты есть хотел.
Очень надеюсь, что той еды, которая сейчас стоит перед мужем, ему хватит.
Виталий поднимает голову, оглядывает стол. Взгляд упирается в скудную закуску. Молча берет хлеб, подносит его к носу, втягивает в себя запах. Икает. Заторможенными движениями тыкает кусок хлеба в консервную банку в месиво из рыбы и масла, ест «это», капая маслом на стол. Снова икает, но уже с полным ртом. Неприятно. Мерзко.
Молча встаю и иду к окну. Нужно проветрить комнату от исходящего от мужа и его еды амбре.
Свежий осенний ветерок мгновенно врывается в комнату, разбавляя густой перегар чарующим запахом опавших листьев. Громкое чириканье воробьев под ярким солнышком намного приятнее слуху, чем любимые песни Виталика.
Стою