Несколько раз жуткий водоворот крови и ярости готов был завертеться, но неизменно замирал, копя напряжение, заставляя воздух дрожать.
Первым не выдержал олень, едва отбросив волка в сторону, он бросился вперёд в попытке прорвать кольцо, но всё было напрасно. Лишь чёрная тень проскользнула к самке, в стремительном броске перерезая сухожилие зубами. Раздался резкий крик боли, и рогач метнулся назад, лягнув копытом матёрого. Не попал. Тот ушёл, довольно оскалившись, облизывая языком окровавленную морду. Тут бы маралу и уйти, бросить самку, которая подволакивала заднюю ногу. Ведь теперь точно всё, смерть, но он лишь испепелял врагов яростным взглядом, неприступной крепостью возвышаясь перед хищниками.
Зевнув, сущность выбралась из укрытия, намериваясь прекратить бесполезную борьбу. Запах раненого оленя будоражил сознание и потому медлительность собратьев утомляла. Шаг, ещё один. Оценивающий взгляд окинул маралов, выбирая, отчасти фиксируя, как прижались хвосты волков к ногам, а головы понуро опустились вниз.
Стая чувствовала его присутствие и хотела проявить себя, доказать, что достойна такого вожака, такого родителя, что взрастил их и обучил убивать.
«Владыка! О, Владыка!» – мысленно причитали они.
Даже матёрый признавал его первенство, в приветственной улыбке тянув губы и виляя опущенным хвостом: «Дай! Дай, Владыка!»
Негоже младшим братьям звать его так, ведь они такие же дети луны, как и он. Но разве нельзя потешить самолюбие хоть немного?
Жертвы с ужасом взирали на огромного волка, что был вровень с быком благородного оленя.
Осклабив пасть, тот лениво обходил добычу, принюхиваясь к запаху самки: слабая, отяжелённая, бесспорно вкусная, да ещё и этот малыш… Его нежная плоть и хрупкие косточки наверняка будут приятно хрустеть во рту. Алые глаза буравили олениху, будто прикидывая, откуда начать есть, куда вцепиться клыкастой челюстью.
Затем взгляд перешёл на самца: красивого, высокого, сильного.
Нежность или сила? Что победит? Во что приятнее вгрызться, чья смерть потешит сердце? В нетерпении переминаясь с лапы на лапу, пока мысли будоражили сознание, существо ждало, прислушиваясь к желанию ночного светила, да к мольбам своего племени.
И когда оно решительно направилось к оленихе, марал выскочил наперерез, желая ударить рогами, вонзить отростки в саму смерть, дабы отстоять жизнь, показать, что не просто добыча, что не умеет, смирившись, ждать конца.
Хищник подпрыгнул, уходя от удара, и, когда подушечки пальцев вновь коснулись снежного покрова, тут же вцепился в загривок рогача, вырвав кусок мяса.
Стая тут же набросилась следом, повалила на землю, нетерпеливо рыча, и стала рвать плоть, теребя и терзая, насыщая желудки ещё живым мясом.
Самка, потеряв охрану, жалась от ужаса к дереву. Её дыхание белым