Переход начался ранним утром, но в устье реки мы вошли лишь к полудню. Мимо проплывали застроенные какими-то сараями низкие берега Васильевского острова слева и Нового Адмиралтейства – справа, потом показалась набережная, на которой толпился народ, ожидая невероятного чуда – корабля без парусов и вёсел. И они получили своё зрелище. Огромная серо-стальная яхта прошла, почти не создавая волн, и встала у назначенного места, словно пришвартованная прочными канатами, которых в действительности не было.
Я наблюдала за людьми. Вот богатый офицер красуется, держа треуголку в руках и картинно выставив ногу, а потом обалдело таращится на реку и становится как родной брат похожим на протиснувшегося к парапету безусого подмастерья в деревенских рубахе и портах. Вот бородатый купец в русском кафтане, рядом с ним жена в расшитом золотом кокошнике и парчовом сарафане. Вот наверняка прислуга из богатого дома – в дешёвой, но европейского кроя одежде. А это, наверное, лифляндец: похож на русского, но вместо портов штаны до колен, чулки и грубые кожаные башмаки с пряжками.
Кто-то смотрел, разинув рот, кто-то восторженно кричал, кидал в воздух шапки и шляпы. Но не меньше было тех, кто испуганно крестился, плевался, выставлял вперёд нательные кресты и иконки. Некоторые, протискиваясь вперёд, старались доплеснуть до яхты святой водой из поливных и стеклянных кувшинчиков и бутылок, кое-кто даже умудрялся кинуть в яхту такие склянки. Оцепившие набережную полицейские безуспешно старались выловить этих метальщиков.
Мы с Лантом понимали, что люди боялись. Боялись так, как боятся чёрта религиозные фанатики, как суеверные прихожане у нас боятся вышек связи и пресловутых инопланетян. Да, это самое точное сравнение: нас боялись так, как сельские бабки боятся энэлошек. Мы своим существованием рушили мир этих людей. Мир насильно вырванных из деревенского быта крепостных, мир набожных купцов, городских юродивых, малообразованных попов, стращающих паству бесами и адом, мир едва освоивших грамоту, но хорошо лопочущих по-французски щёголей из мелких дворянских семей. И мы должны были убедить их всех, что мы – не дьяволы, не антихристы, что мы не несём вреда им и их миру. Но сначала нужно было убедить в этом Александра и его приближённых.
Настало двадцать девятое июня – день аудиенции у императора. С раннего утра мы с Лантом были на ногах, готовя посольские дары и повторяя про себя официальные речи. Мичмана ещё в первый день нашего прибытия в Петербург отозвали с яхты, так как его присутствие теперь могло восприниматься как вмешательство в вопросы дипломатии. На яхте кроме нас осталась одна Жюли. Она немного оправившаяся после болезни и тяжёлых воспоминаний о службе у княгини, с несколько нервной весёлостью помогала мне