Кажется, прошли несколько часов, прежде чем Рейнар вернулся. Вид у него был виноватый:
– Прости, Энрике. Я хотел только, чтобы ты поняла: дверь комнаты, где живет наша бабушка, не первый год остается закрытой. Она там совсем одна, даже в тюрьмах людям легче приходится. А родная внучка, которая еще ничегошеньки в жизни не видела, желает ей сгинуть.
Тогда я не дослушала, выбежала из комнаты – Рейнар только и успел крикнуть в спину: “Подожди, мы не закончили, дай мне договорить!”
Я злилась на брата до самого его отъезда в училище. Уходила, едва завидев его. Даже не захотела попрощаться. А после нашла в своем ящике конверт с запасным ключом от его комнаты и запиской. Рейнар разрешил листать оставленные книги, играть с моделями фрегатов, парусников и лодок, к которым прежде запрещал прикасаться.
Я по брату очень скучала. Радовалась письмам, с удовольствием читала о буднях, поверьях и традициях моряков. В ответ делилась новостями, но о многом умалчивала. О том, что с чужих губ сорвался в мой адрес первый "кукушонок". Что Вэйна никогда не заговорит, не услышит музыку, пение птиц, свист ветра в трубах, который можно принять за голоса призраков. Что мы с Лилей разъехались по разным комнатам.
Из её окон был виден сад, из моих – кусочек парка, хозяйственные постройки и, в отдалении, северная башня. В солнечные дни кривая тень приползала к моей комнате, словно змея – и я вспоминала, что мы с Рейнаром не закончили разговор. Примерно тогда же в домашней библиотеке я нашла странную книгу – сборник без названия и автора. Ветхий переплет, желтые страницы, крючковатый шрифт. Никто из домашних не помнил, откуда взялась эта книга. Многие истории я знала: такие же, с небольшими различиями, встречались в моей “Большой книге легенд”. Но одно повествование выделялось. Оно было посвящено человеку, чье тело покрылось перьями, а руки превратились в крылья, но полностью птицей он не стал. Не подняться в небо и не подержать ребенка – в легенде говорилось, так боги наказали человека за гордыню.
Мое воображение рисовало смутную фигуру за столом, пол усыпан перьями. Сгорбленную спину, острые лопатки. Человек, не сумевший стать птицей, писал эту историю – диктовал помощнице или вовсе стискивал карандаш зубами. Корил себя за гордыню, хотя дело – я чувствовала – было вовсе не в ней. А в чем-то совершенно непонятном; в чем-то, что замуровало бабушку в башне.
В семейном архиве я отыскала ее портрет.
У бабушки были синие глаза, такие же, как у Рейнара.
– Энрике, Эни! – на секунду показалось, что у стоящего рядом человека тоже синие глаза. Я моргнула раз, другой и поняла, что ошиблась: глаза Алана серые, как затянутое тучами осеннее небо. Он осторожно поднял меня с земли, заставил опереться на себя, медленно повел к ближайшему зданию. – Сейчас станет лучше. Подожди немного.
Шаги давались тяжело. Алан втащил меня в небольшую комнату, усадил за стол. Здесь на стенах и на протянутых под потолком веревках были развешаны амулеты: деревянные дощечки с символами.