«При всём старании, я протяну максимум десять плетей», – подумал Тит, и его пронзила ещё большая боль от второго удара. Спина стала разрываться от безжалостных металлических крючков, выплёскивая драгоценные ярко алые капли жизни из тела сотника на твердь. Разум мгновенно сковало, будто палач бил не по спине, а по голове, раскалывая её медленно и настолько болезненно, что сразу появилось желание поскорее умереть. Тит ещё стоял на ногах, но уже после третьего удара, ноги подкосились, перенося вес тела на руки, и так измученные за ночь верёвками. Сотник захлебнулся от боли в собственном крике, и вместо рычания издал сиплый стон, означающий близкую смерть.
Только сейчас костлявая старуха соизволила явиться своей жертве. Титу почудилось: смерть усмехнулась, обнажив свои гнилые зубы, и поманила к себе костлявым пальцем. Но от сокрушительной боли эта старуха неожиданно стала желанней любой красавицы, и сотник мысленно потянулся к ней. Видение было настолько реальным, что легионер словно почувствовал смердящее, спасительное дыхание той, что обрывает жизнь. Но четвёртый удар разрушил появившийся образ смерти, и Тит утонул в океане боли, захлестнувшем человеческую сущность пенящей волной невероятных мучений. Из легионера вырвался глухой, хриплый звук, и ноги совсем перестали слушаться. Воин империи повис на руках, более не в силах опираться на твердь мира. Железные крючки достали до костей и, оцарапав их, подарили впечатление, что человеческое тело принялось выворачиваться наизнанку.
«Пять!» – донёсся до Тита голос начальника охраны трибуна, отсчитывающего удары, вместе с оглушительной резью от удара плети. Голова сотника наполнилась монотонным гудением, лишающим слуха. Перед глазами всё поплыло.
Шестой удар заставил легионера расстаться с силами и надеждой выжить, от чего веки воина слегка опустились. Он издал жалкое подобие стона и мысленно вручил себя смерти. Боль не отпускала. Она вцепилась острыми зубами, которыми были железные крючки плети палача, стараясь с каждым укусом вонзиться глубже, будто стремилась добраться до сердца, упрямо продолжающего биться, не смотря на адские муки. Жуткое потрясение пережёвывало плоть сотника, смакуя каждую выдавливаемую каплю крови, и никак не хотело отпускать свою жертву в освобождающие от него объятия смерти. Тит уже начал мысленно молить о смерти то ли палача, то ли его плеть, то ли боль. И тут седьмой удар что-то сломал внутри легионера, представляя его вниманию настоящие телесные муки, словно предыдущие были только разминкой.
Тянущая, вырывающая душу невиданная ранее боль, будто начала петь непрерывную, раздражающую песню садиста, не способного остановиться и дать даже малейшей возможности передохнуть хоть на мгновение.
Стонов сотника уже никто не слышал, и легион понял: до десятого удара Тит не доживёт. Многие воины опустили взгляды, чтобы не видеть жутких мук своего собрата, которого они уважали и старались быть на него похожими. Трибун также не в силах более смотреть н