Никита закрыл глаза. И так ему стало вдруг легко, такая сладкая истома растеклась в груди, что мечты его и явь как-то сами собой слились в одно целое, и казалось ему, что именно он найдет убийцу Завида (пусть боярин ищет – а найдет все равно он!), что именно он утешит Любаву в ее горе, что он сослужит великому князю Василию службу и вернется в Ховринку большим человеком, что если – не приведи Господь – боярин Федор в смерти Завида виновен, так он Любаву отсюда на Москву увезет, и станут… они… вмес…
Проснулся Никита от того, что кто-то с силой тряс его за плечо. Сквозь с трудом разомкнутые веки проступили, точно продолжение сна, черты Прошкиного лица. «Вставай, боярин! Пора. Пора.» Пора? Утро? Никита резко встрепенулся, тут же раскрыл глаза, потер их ладонью, огляделся. Все вроде как вчера. Только Прошка вот. Что, неужели утро? Никита уставился на дворового и не нашел ничего лучше, чем спросить:
– Куда пора?
– Пора, – все так же угрюмо проговорил немногословный Прошка. – Боярин ждет. Вставай.
Никита откинул зипун, подвинулся на край сундука. Зевнул, потянулся, еще раз протер глаза. И тут почувствовал под собой какой-то комок, на котором так неудобно было сидеть. Потянулся рукой, нащупал какую-то тряпицу, потянул. Из-под его заднего места показался краешек кушака. Никита тут же задвинул его обратно. Все! Теперь все вставало на свои места. Он вспомнил вчерашний вечер, убийство Завида, свою находку, как сидел вот здесь, хотел решить, как быть дальше, да видно – эх, соня несчастный! – сморило его, задремал. Никита в отчаяньи прикусил губу. Все проспал! Теперь вот к боярину, и на Москву! Ничего он не выведает, ничего не узнает. От собственного бессилия ему захотелось плакать. Он поднял глаза на Прошку. Тот стоял молча, глядел исподлобья, в глазах какая-то печаль, нет скорее боль. Такие вот глаза были, наверное, у многострадального Иова. Тут Никита вспомнил: ему же вчера сотню розг дали. Значит, выжил. Натерпелся, бедняга.
Никита стал медленно расправлять зипун, пытаясь протянуть время. Постой, а ведь это Прошка Завида к Любаве привел. Значит, Любава ему доверяет. Значит, он к Любаве вхож. Может ему кушак показать, расспросить? Но только Никита принялся обдумывать, как ему лучше к Прошке подступиться, тут же сам себя перебил: ни о смерти Завида, ни о том, что вчера произошло на дворе Никита знать не мог, по крайней мере, так думает боярин, да и сам Прошка. Для них Никиты там вчера не было. А стало быть, и спросить он никого не сможет, и разузнать ничего не сможет. Никита почувствовал на себе тяжелый взгляд, поднял глаза. Прошка молча смотрел на него, да так смотрел, что суровей любого приказа, одними глазами грозно вопрошал: «Идешь ты, или нет, мало тебе гнева боярского?»
– Я сейчас, – Никита словно оправдывался