Его ведет в сторону, но ему удается выровнять тело.
Я же все еще стараюсь не отрывать глаз от его лица. Взъерошенные русые волосы и прищуренные синие глаза, которые внимательно осматривают меня.
– Мы че…– он не договаривает и запускает руку в волосы.
Тыкает пальцем сначала на меня, потом на себя и вопросительно вздергивает бровь.
– Я не помню, – шепчу я.
Меня, кажется, отпускает первый шок, и я усиленно прислушиваюсь к ощущениям, но гул в голове перебивает все другие ощущения.
– Так, – Макс начинает метаться по комнате, – давай рассуждать логически.
Из него вырывается стон, и он хватается за голову.
– Нет логически, наверное, не получится, – падает на кровать и опирает голову на руки. – Что произошло?
Он поднимает на меня непонимающий взгляд.
– Ты у меня спрашиваешь? – всплескиваю руками и тут же жалею.
Покрывало, пользуясь случаем, ползет вниз, грозясь обнажить все стратегически важные места.
– Ну я же с тобой проснулся в одной кровати.
Злится. Хмурится, ероша непослушную темную шевелюру. Теперь уже я жалобно стону и сажусь на противоположный край кровати.
– Ты хоть что-нибудь понимаешь?
Спрашивает так, как будто не сидит сейчас передо мной в чем мать родила. А я все же перевожу взгляд на плечи, забитые татуировками. Во рту пересыхает от темных узоров на смуглой коже, и я сглатываю. Пытаюсь.
Красивый, зараза!
– Может, ты оденешься хотя бы? – жалобно скулю я, потому что глаза против воли опускаются еще ниже.
Зажмуриваюсь, когда Макс встает и плетется к комоду.
Слышится шорох одежды, даже мат. Грохот. Но я сильнее зажмуриваюсь, потому что не уверена, что выдержу лицезреть обнаженную фигуру Макса, которая может взбудоражить любую.
– Готово.
Открываю глаза и облегченно выдыхаю. На друге спортивные штаны и футболка.
А вот где мои вещи? Вопрос.
– Ты не мог бы найти мои вещи? – стискиваю пальцы на груди и убеждаюсь, что никакой участок тела не мелькает перед другом.
– А сама? – недовольно бурчит Макс.
Складывает руки на широкой груди.
– Ну пожалуйста, – жалобно надуваю губы.
Это всегда действует. И этот раз не становится исключением. Макс обреченно закатывает глаза к потолку и разворачивается.
– Ладно, ладно. Заставляешь больного старого человека… – бубнит он, скрываясь за дверью.
Что уж я там заставляю, непонятно.
Какое-то время я сижу в тишине и предпринимаю еще одну попытку вспомнить события ночи и вечера. Но словно блок.
– Лови, – мне в грудь врезается ворох одежды.
– Эй, – возмущаюсь, – а поаккуратнее нельзя?
– Ой, Соколова, тебе тут до дома-то дойти, – ржет Макс.
Ну если он начинает шутить, значит, приходит в норму.
– Какая разница.
Внезапно становится так обидно, что ему наплевать, как я выгляжу.
Так. Стоп! А мне-то с какой стати становится это важно? В каком