Мне велели не поклоняться идолам.
Теперь я начинаю думать, что они боялись, как много я обнаружу, если не послушаю их.
Конечно, в комментарии Джэз были детали, которые во мне не отзывались. Единственное, что в нашей семье хоть как-то напоминало религию, – это как папа запрещал нам выходить из машины, пока не доиграет песня Кросби, Стилз и Нэш. Чем старше мы становились, тем меньше нас развлекала эта традиция. Однако теперь, размышляя об этом, я думаю: а может, все эти бесконечные минуты, которые я провела в машине, прислушиваясь к трем мальчишеским голосам, – это именно та точка, с которой все началось? «Надо поблагодарить папу», – пронеслось у меня в голове.
Так или иначе, в словах Джэз было что-то настоящее, живое, и мне хотелось стать его частью. Я быстро напечатала: «Привет. Во мне глубоко отозвались твои слова, и я сама не знаю почему». Вначале мы обсудили видео, которое она упомянула: четырнадцать восхитительных минут, во время которых Фрэнки с Джеком вели себя как дети, словно не подозревая о присутствии камер, а менеджеры пытались их угомонить и сделать хоть один кадр. Однако вскоре разговор перешел к нашей собственной жизни. Спустя несколько часов она сказала, что лучше перестать говорить, чтобы у нас хватило тем на завтра. А потом еще на день. И еще. И еще. Однако темы так и не закончились. Представьте, каково это: листать записи под хештегом перед сном, а вместо этого найти лучшую подругу! Вскоре я стала приводить нашу встречу как пример существования судьбы.
Я вернулась к телефону, откуда на меня диковатым светом сияли глаза Джэз.
– Ты уже видела? – спросила она, прежде чем я успела поздороваться.
Сейчас в ее голосе четче обычного слышался густой южнолондонский акцент. Обычно так происходило, когда она из-за чего-то волновалось.
– Что видела?
Джэз вздохнула, погружаясь глубже в груду подушек в спальне, которую я видела только на экране. Ее бесило, когда люди не обладали тем же набором знаний, что и она.
– Хэрри, присядь, – сказала она.
Я недоуменно поморщилась.
– Джэз, мы говорим по видео. Ты и так, наверное, заметила, что я сижу.
Еще Джэз бесило, когда в ее планы вмешивалась реальность и мешала сказать ей то, что она уже отрепетировала. Ей нравились драматичные реплики. Какая разница, что я уже сижу! Разве такие мелочи кому-то важны?
– Так что случилось? – спросила я. – У тебя такой вид, будто произошел апокалипсис, но ты почему-то ужасно рада мне об этом рассказать.
– Эван мертв, и Фрэнки допрашивают