Орвелл, что был ироничен и одинок.
Тысяча девятьсот девяносто собачий год!
Каждый как хочет, как может, так и жуёт.
Хочешь – вой по-собачьи, хошь – волком вой.
А хочешь – с бабьём на дачи, давясь жратвой.
Твой строй.
Хочешь – падай,
Хочешь – стой.
А хочешь – в слезах вспоминай «застой».
КНИГИ ПОД НЕБОМ
Книги лежат на лотках,
Как борцы – на лопатках.
Но это пока, пока —
Пока локти в заплатках…
– — – —
Медленный, снежный дождь
Росой выпадает на книги.
В обществе, хоть и не ждёшь,
Всё идут «эпохальные» сдвиги…
В карманах курток и брюк
Давно подзасохли фиги.
И всех на единый крюк
Подцепят ярыги.
И слышится всюду «о’кей» —
Не словцо —
на запятках лакей.
Под снежным дождём лежат
Философы и поэты.
Их имена на губах дрожат
По обоим брегам
обмелевшей Леты.
Это не пёстрый комок
Потраченной зря бумаги.
Это – как прежде – поток
Хмельной, космической браги.
– — – — – —
Только пока, пока,
Пока локти в заплатках,
Книги лежат на лотках,
Как борцы – на лопатках…
ПИФИЯ
Воскурились испаренья серные,
И тогда она сказала бегло нам,
Что в борьбе меж Красными и Белыми
Без конца выигрывают Серые…
ЭКСПЕРИМЕНТ
Старуха-Смерть с косой у ворот стоит.
Она устала дежурство своё нести.
У палачей коммерческий аппетит.
Они не знают слова «вина», «прости».
Старуха-Смерть стоит с косой у ворот.
Невинные души всечасно летят за борт.
России делается социальный аборт.
Таков наш новый «исторический поворот».
Усталая, старая Смерть у ворот с косой,
Где каждый третий голый или босой..
ЦАРЕВНА
Царевна спит в гробу хрустальном
На диком острове печальном.
Пред нею сон всегда один:
Среди неведомых годин
В одном великом прежде граде
На землю бесконечным градом
Летели звёзды. Цвет -кровав.
И разлетались, долетав,
На тысячи искринок малых.
Гроб освещался алым, алым…
Когда те звёзды опадут,
Царевны щёки зацветут.
Когда те звёзды опадут,
Царевну замуж отдадут.
Царевна спит в гробу хрустальном
На диком острове печальном.
«Защитник наш, наш солдат…»
Защитник наш, наш солдат,
Вернись, говорю, назад,
Не там твой проходит