Открыв второй шкаф, я внезапно заметила, что в комнате стемнело. Я взглянула в окно. Было еще не поздно. Темнота произошла от набежавших туч. Дождевые капли стучали о стекла, осенний ветер мрачно свистел в углах двора. Я поправила огонь в камине. Нервы мои расходились опять, руки дрожали, я сама не понимала, что делалось со мной.
Во втором шкафу, в верхнем отделении, я нашла несколько прекрасных камей, не оправленных, но лежавших на красивых картонных подносах. В углу, полускрытые одним из подносов, виднелись белые листы небольшой рукописи. Я поспешно вынула ее, но, к моему разочарованию она оказалась только каталогом камей.
Перейдя к нижнему отделению шкафа, я нашла новые редкости в виде точеных вещей из Японии и образчиков редких шелков из Китая. Редкости майора утомили меня. Чем дольше я искала, тем дальше, по-видимому, удалялась от единственного предмета, который был мне нужен. Затворив второй шкаф, я даже усомнилась, стоит ли отворять третий. Подумав немного, я решила довести осмотр нижних шкафов до конца и отворила дверцы третьего.
На верхней полке, в одиноком величии, лежал только один предмет – великолепно переплетенная книга.
Она была больше всех книг, какие я когда-либо видела. Переплет был голубого бархата, с серебряными застежками в форме красивых арабесков и с замком из того же металла для предохранения книги от любопытных глаз. Взяв ее в руки, я заметила, что замок не был заперт. Имела ли я право воспользоваться этим обстоятельством и открыть книгу?
Я открыла книгу, не задумавшись ни на минуту.
Страницы были из лучшей веленевой бумаги, красиво разрисованные по краям. Но что нашла я на этих великолепных страницах? К моему невыразимому изумлению и отвращению, я нашла локоны волос, аккуратно прикрепленные к центру каждой страницы, и под ними надписи, свидетельствовавшие, что эти локоны были подарками на память от особ, владевших разное время податливым сердцем майора. Надписи были на английском и на иностранных языках, но все, по-видимому, имели одну цель – напоминать майору о днях преждевременного конца его многочисленных привязанностей. Так, первая страница была украшена локоном светлейших пепельных волос и следующей надписью: «Моя обожаемая Маделин. Вечное постоянство. Увы, июля 22-го 1839!». Далее следовал локон рыжих волос с латинской надписью и с примечанием, прибавленным ко дню разрыва дружбы и объяснявшим, что эта особа происходила от древних римлян и что поэтому Фитц-Дэвид оплакал ее по-латыни. Далее следовали локоны других цветов и другие надписи. Наконец мне надоело рассматривать их. Я положила книгу на место в негодовании на женщин, помогавших наполнять ее. Но, подумав, я взяла ее опять. До сих пор я тщательно осматривала все, что попадалось мне под руку. Приятно мне это было или нет, но я должна была осмотреть так же тщательно и книгу.
Я пересмотрела все страницы,