Постоянные падения, страх, холод кабины – от всего этого желудок у Милы бунтовал. Ее подташнивало, но она понимала, что, если ее вырвет, это напугает Дворковича, чего ей совсем не хотелось. Подполковник госбезопасности сидел напротив, прямой как шомпол, без каких-либо чувств на плоском некрасивом лице, полный решимости сохранить свое достоинство, сознавая, что здесь он является полномочным представителем самого Вождя. Губы не изгибались в улыбке, глаза не наполнялись теплом. Такими были все прислужники Вождя, в особенности те, кто арестовывал отца Милы.
Громкий гул двигателей не позволял разговаривать, в кабине стоял тошнотворный запах авиационного бензина, а за толстым плексигласом иллюминаторов было слишком темно, чтобы что- либо рассмотреть, если не считать вспышек взрывов на земле: погибали люди, здания превращались в воронки, от городов оставались сплошные развалины. Сегодня ночью война утоляла свой ненасытный голод, и в этой части света хозяйничала жажда разрушений. А самолет цеплялся за воздух неуверенно, непрочно, крылатая машина, казалось, скользила вперед, практически потеряв управление. Открылась дверь кабины – точнее, люк, и высунулась голова летчика в шлемофоне. Живые человеческие глаза казались крошечными под огромными стеклами очков, которые были закреплены на лбу, придавая летчику сходство с насекомым.
– Установили радиосвязь, с площадкой есть визуальный контакт, заходим на посадку, – прокричал он, перекрывая рев двигателей. – Когда будем садиться, нас здорово тряхнет, но все будет в порядке. Мы выгрузим ящик, вы встретитесь с ребятами, и все это займет считаные минуты.
Петрова кивнула.
Она захватила с собой «Тятю Федора», как она называла свою винтовку. Это была винтовка Мосина образца 1891/1930 года под патрон 7,62х54R, с оптическим прицелом ПУ, установленным на стальной скобе ствольной коробки. Царские войска с этой винтовкой проиграли в 1905 году японцам, а затем в 17-м немцам. Да и Красная армия, по сути дела, проиграла в 39-м финнам. Похоже, винтовке предстояло впервые одержать победу в войне, однако для этого ей еще предстояло убивать и убивать. Конкретно за этим оружием тянулся длинный кровавый след, поскольку сначала оно принадлежало Татьяне Морозовой, а затем Люде Боровой. Обе они были замечательные девчонки, обе погибли, но винтовка особо ценилась за необычайную точность боя, особенно если использовать патроны № 443-А, которые предпочитала Петрова. Она стреляла из этой винтовки больше сотни раз, в снег и в летний зной, в грязь и в пыль, в деревенских избах и в руинах городских кварталов, при свете дня и в ночной темноте, среди ослепительно-золотистых полей пшеницы, раздавленной танками, в Сталинграде и под Курском. Старина «Мосин» никогда ее не подводил, и когда, дернувшись назад в отдаче, он успокаивался, все то, что Мила видела в окуляр прицела, в промежутке между тремя заостренными рисками, двумя вертикальными и одной горизонтальной, было уже неподвижно. Завернутая в брезент, винтовка