– Извини, надо идти. У нас с ней разговор через несколько минут.
Я даю отбой и выдыхаю. Справилась.
По пути в офис слышу доносящийся из кухни голос Грейс. Открываю вращающуюся дверь – Грейс подрезает стебли у цветов, перед тем как поставить их в вазу.
– Извините за беспокойство. Эвелин сказала прийти в ее офис, но я плохо представляю, как туда добраться.
– О… – Грейс откладывает ножницы и вытирает руки полотенцем. – Я вам покажу.
Поднимаюсь за ней по ступенькам в рабочую зону Эвелин. Стены здесь темно-серые, цвета древесного угля, на полу золотисто-бежевое ковровое покрытие. На больших окнах темно-синие шторы, стена напротив занята встроенными книжными шкафами. Друг против друга серо-синий диван и большой стеклянный стол.
Грейс улыбается и уходит, оставляя меня дожидаться хозяйку. Я кладу сумочку на диван и проверяю телефон.
– Садись за стол, – предлагает, входя, Эвелин и протягивает мне стакан воды. – Могу только предположить, как это все делается: я говорю, а ты записываешь.
– Наверное, так. – Я сажусь в офисное кресло. – Никогда раньше биографий не писала. В конце концов, я же не биограф.
Эвелин задумчиво смотрит на меня, потом садится на софу напротив.
– Позволь объяснить тебе кое-что. Моя мать умерла, когда я была ребенком, и с тех пор я жила с отцом. Скоро я поняла, что рано или поздно отец попытается выдать меня замуж за какого-нибудь своего приятеля или босса, за кого-нибудь, кто сможет ему помочь. И, если начистоту, чем дальше, тем сильнее я укреплялась в мысли, что он попытается и для себя что-то от меня поиметь.
Жили мы так бедно, что даже электричество воровали из квартиры сверху. У нас была одна розетка, подсоединенная к их цепи, и если нам нужно было электричество, мы подключались к этой розетке. Я даже свою лампу к ней подключала и сидела допоздна, готовила домашние задания.
Моя мама была святая женщина. Я серьезно. Поразительно красивая, прекрасная певица, золотое сердце. Годами, до самой своей смерти, она твердила, что мы выберемся из Адской кухни и уедем в Голливуд. Говорила, что прославится и купит нам особняк на побережье. Помню, я представляла, как мы будем жить вдвоем, устраивать вечеринки, пить шампанское. А потом она умерла, и я как будто проснулась. Проснулась в мире, где ничего этого не могло случиться и где я навсегда застряла в Адской кухне.
Уже в четырнадцать я была хороша. Да, знаю, мир предпочитает, чтобы женщина не знала, какой силой обладает, но меня уже тошнило от этого. На меня засматривались, только я этим не гордилась. Не красилась, не заботилась о себе. Это тело создала не я. Но я и не собиралась сидеть и удивляться – Черт, да неужели? Я, и правда, такая премиленькая? – как какая-нибудь самодовольная дурочка.
Моя подруга Беверли знала в своем доме парня, электрика по имени Эрни Диас. А Эрни знал парня в «Метро-Голвин-Майер». По крайней мере, так поговаривали. И вот однажды Беверли сказала, что слышала, будто бы Эрни намылился