И тут маман прошептала в священном ужасе:
– Кто вы?
На этом она не остановилась, и прошептала в еще большем ужасе:
– Где я?
Она судорожно огляделась, уделяя внимание обстановке и деталям этой обстановки и прошептала:
– Пятый или шестой? Только не шестой, пожалуйста, только не шестой…
Блондя тайремский учила, естественно, знала же куда направляется, но вот сейчас, кажись, вообще ничего не понимала.
А я… я так, кое-что вспомнила. Слова Эриха: «Если кто-то из первой тройки – я справлюсь, но пятый и шестой самые древние из нас, я не в курсе всего спектра их возможностей». Черт, она назвала именно пятого и шестого.
– Мама, все хорошо, вы дома, в смысле в доме Эриха.
Однако спокойствия женщине это не принесло вовсе.
– «Мама»? – переспросила она, в таком ужасе глядя на меня, что казалось у нее оставшиеся волосы все сейчас дыбом встанут. – Нет… только не это… я не могла родить дочь! Нет! Они не могли меня заставить! НЕТ!!!
Ну, мы были в ахере.
– Эээ… вот ты какая, биполярочка, – пробормотала Блондя.
– Боюсь, все хуже, – была вынуждена признать я.
И решительно направившись к трясущейся женщине, спокойно и твердо произнесла:
– Вы меня не рожали, я жена Эриха, вашего сына. Так что все, вдох-выдох, знакомимся с невесткой и не кромсаем себя ножницами.
И с этим словами я забрала эти самые ножнички из рук несопротивляющейся женщины, продолжавшей все так же потрясенно смотреть на меня.
Но только я собиралась выпрямиться, как мадама схватила меня за руку, и, вглядываясь в мои глаза, хрипло произнесла:
– Твои волосы не цвета золота, правда ведь?
– Точняк, я не блондинка, – подтвердила свекрови.
И та не сдержала полного облегчения выдоха. А после и вовсе рассмеялась, тихо, с облегчением, как человек, которому только что сказали что все, казни не будет, палач не приехал, потому что у него там истерика и вообще остался дома по семейным обстоятельствам.
А Блондя, осторожно переступив окончательно вырубленную мной служанку, еще более осторожно спросила:
– А если бы она была блондинкой, что тогда?
– Не важно, – мать Эриха продолжала держать меня за руку, с каким-то странным восхищением и благодарностью разглядывая мое лицо в полумраке спальни, – уже не важно. Ты не усилитель, и это главное. Это самое главное. А Эрих?
«Тоже не блондин», – хотела было сказать, но оказалось, вопрос был в другом.
– Ты любишь Эриха? – спросила его мать, и ее ладони, сжимающие мою руку, задрожали.
А я не смогла ни ерничать, ни отпускать саркастические замечания в данный момент и ответила как есть:
– Больше жизни.
И на бледном лице явно очень больной на всю голову женщины появилась улыбка. Полная искреннего