Места остановок я выбирал заранее, где малопосещаемая людьми глушь наколдовывала лес погуще. Лёху я оттащил за ноги метров на пятьдесят от дороги вглубь леса, помогая себе выбирать дорогу поровнее с помощью автомобильного фонарика. Остановившись, посветил ему в лицо. Веко левого глаза подёргивалось, он мог очнуться в любую секунду. Крепкий оказался череп у Лёхи. В память о моём коротком романе с Книгой у меня, кроме знания о будущем, оставался волчий нож. Я его всегда, денно и нощно, носил с собой. Им я заканчивал начатое лопатой. Залог успеха – правильно выбранный момент.
Ножом я перерезал Лёхе горло от уха до уха, как это привыкла делать остро отточенная сталь, как этому меня научила смерть бывшего владельца Книги. Забулькало. Запузырилась кровь. Лёха сжал пальцы в когти кунг-фу орла, погрузив их в настил хвойной подстилки, застыл, расслабился, умер. Последний толчок сердца выплеснул ему на манишку футболки родничок чёрной крови. Наученный предыдущими случаями, я использовал нож, подпирая мысами моих ботинок его темечко и вся кровь, её брызги летели на тело жертвы и в стороны, а мне ничего не доставалось. Может мне и хотелось ощутить её солёную теплоту у себя на руках, лице, языке, но меры предосторожности я соблюдал свято, иначе не пройти пути: не псих же я, чтобы в заскорузлых от крови вещах по дорогам разъезжать.
Убийство – это важная часть жертвоприношения, но не главная. Самое значимое действие – это похороны. Копая яму, я начинал произносить слова на неизвестном ни мне и никому из живущих сейчас на земле языке. Ритмичное бормотание, белиберда для непосвящённых, для меня же имело сакральный, воспринимаемый ни умом, а сердцем, смысл. Меня словам научила Книга Мёртвых. И они вылетают из моего рта помимо моего желания, но с согласия.
Стаскиваю труп в могилу, нараспев повторяя одни и те же слова: "Обзирайа Озирайа, Обзирайа Озирайа, Обзирайа Озирайа". Когда труп на дне, начинаю набрасывать на тело землю. Здесь к словам прибавляется мимика и жесты. Лицевые мышцы моего лица корчит в непредсказуемый диссонанс исходной анатомии. Больно, но мне искренне жаль, что я не могу сейчас посмотреться в зеркало. Я приседаю, подпрыгиваю, встаю на колени, мои пальцы подражают языку глухонемых – мёртвых глухонемых, и быстренько закапываю бывшего автостопщика Лёху. Глубинного смысла происходящего ритуала я не понимаю, но знаю – так надо, и мне этого вполне достаточно. Меня удостоили чести прокладывать нечто вроде пути к вратам, стать чем-то вроде каменщика, кирпичик за кирпичиком выстраивающего здание храма исполнения всех моих желаний. Мне надо доказать, что я достоин, занять место рядом с Сатаной и я это сделаю – будьте уверены, чего бы это мне не стоило. Платить я умею: моя другая жизнь стоит дорого.
Их, таких как Лёха, было, повторюсь, много. Ещё мне особенно запомнилось то жирное трусло, которое обладало звериной интуицией. Свинья почувствовала, что её ведут на убой и сбежала.