Зная это, однако, он полагает, что знает самое худшее. Он мало слышал о чрезмерном оптимизме еврея, πάντα καλά λίαν21, столь резко настроенного против Христианства, «религии печали». Он ничего не знает о необъятных страстях и задиристости, ретивости и злобном упорстве, проявляемым против всех, кто не соответствует каким-либо мелочами их устного закона. Он не хочет видеть их самонадеянную, ограниченную кастовую гордыню, которая делает евреев «предназначенными Богом быть царством священников и святым народом», как даже сейчас повторяет один из их собственного народа, рабби Ашер (вдохновитель юношества)22. Он не может осознать тот факт, что свирепость и ужасная разрушительность, которые характеризуют еврея и его литературу со времен пророков и до талмудистов, присутствуют в его цивилизованном соседе, которого он считает одним из лучших людей, правда, это спящий лев, но готовый проснуться при первом же удобном случае. И ему неведома любовь восточных евреев к мистике и символизму, их различные ужасные и отвратительные суеверия и их приверженность к магическим чарам и оккультным искусствам, которые ведут к различным мерзостям.
Это невежество вызывает слабые вспышки сетований на то, что евреи «все еще цепляются с упрямой настойчивостью за безнадежную надежду». Поэтому мы читаем на страницах книги современного путешественника Дж. Мак-Грегора, «Роб Рой на Иордане», с. 274, (London: Murray, 1869): «Здесь я слышал ныне, как и около двадцати лет назад, как мужчины в Палестине оскорбляли своих собратьев словом „еврей“, как самым низким из всех возможных ругательств. Когда мы вспоминаем, что евреи на этой своей земле когда-то были избранным народом мира, что теперь по всей земле среди самых богатых, самых смелых, самых умных, самых красивых, лучших в музыке и песнях, в поэзии и живописи, в искусстве, науке и литературе, в образовании, филантропии, государственной мудрости, войне, торговле, и финансах, во всех сферах жизни есть евреи, мы можем вспомнить слова пророчества, которое давным-давно предсказывало нам, что