– Обязательно куплю, – пообещала она Зиновьевой и ушла к себе.
На этом пока и оставим двух женщин за их домашними делами и посетим второй подъезд малолюдного старого дома. Здесь обстановка была совсем замкнутой и мертвецки тихой по сравнению с соседним подъездом. Двери трёх оставшихся жилых квартир открывались редко и никогда не хлопали, словно боялись привлечь к себе хоть малейшее внимание. Даже дневное освещение на лестнице казалось здесь более тусклым, хотя окошко над пролётом между этажами было точно такое же, как и в первом подъезде.
И, пожалуй, начнём знакомство с первого этажа, с квартиры номер одиннадцать, дверь которой находилась строго напротив первых трех дощатых входных ступенек. Там жила одинокая баба Паня. Хочется сразу заметить, что все три жильца этого подъезда были людьми одинокими, но остановимся пока на бабе Пане. Может быть, по документам её звали Пашей или как-нибудь ещё, но паспорт видели, возможно, только почтальоны, приносившие пенсию, а больше и некому. Так что, ни полного имени, ни её отчества, ни фамилии никто из соседей не знал. Для всех она была просто бабой Паней. Уже невысокая от преклонного возраста и чуть кругловатая в своей сутулости старушка, была похожая на обугленный пирожок, потому что всегда носила только чёрные одежды: будь то сарафан, похожий больше на робу, или мешковатое платье, которое было на два размера больше нужного. Зимой на ней всегда была накинута телогрейка, из-под которой свисала грубая тёмная юбка, прикрывающая валенки до калош.
Баба Паня, родители Жмыхова и, наверное, ещё Светлана Зиновьева были первыми аборигенами, заселившимися в этот дом. Заезжала в эту квартиру Паня не одна, а с маленьким сыном, но вот уже больше тридцати лет она живёт здесь одна, с тех пор как похоронила своё чадо. Её ненаглядный ангел прервал свой полёт в самом расцвете сил, в возрасте двадцати пяти лет. По жуткой случайности, когда электрички ходили очень редко, и на узеньких платформах создавалась ужасная давка, толпа нечаянно сбросила его под колёса поезда на одной из пригородных станций, где он в совхозе работал электриком. С тех пор она облачилась в траур и никогда не изменяла чёрному цвету.
Говорят, время лечит, а некоторым даёт мудрые советы, …и это – сущая правда. Хоть Паня мгновенно и постарела в своём горе, и её дальнейший облик почти не менялся, но она приняла для себя верные условия своего дальнейшего существования. Не стремясь, во что бы то ни стало, поскорее соединиться со своим сыном на небесах, она превратила его в настоящего ангела на земле и поселила его, как божество, в своей душе и сердце. Она каждое утро просыпается со своим Ванечкой, днём вместе с