– Я сколько раз тебе говорил: на хрена мне сдалась эта твоя сухомятка. Я что, за рулём, как хомяк, себе щёки набивать должен?
– Но в прошлый раз ты взял, – напомнила она, с плаксивым сожалением поглядывая на свёрток в своей руке.
– В прошлый раз, в прошлый раз, – прокудахтал Добротов и буркнул: – В столовке поем.
Пнул дверь ногой и вышел.
Мила хотела уже вернуться в квартиру, но услышала, что под ней внизу скрипнула дверь, и задержалась. На нижних ступеньках показался высокий молодой человек в сиреневом бархатном халате и в шлёпанцах на босу ногу.
– Что за шум в благородном семействе? – запрокинув голову вверх, спросил он, приветствуя соседку весёлым взглядом.
– Всё нормально Максим, – отвечала она, но не смогла скрыть в голосе обиду, – мужа провожала на работу.
– О, это почётная женская доля, дорогая соседка. Но, почему тогда, так грустно? Поверьте, тёть Мил, он обязательно вернётся. А то, как же я проживу без его невнятных, но бурных комментариев сверху, когда по «телеку» идут новости?
Теперь надо отметить, что и некоторые соседи называли Добротову ласковым именем, но Петра это звучное: «Мила» – всегда раздражало.
– Ты всё шутишь, Максим, …это хорошо, – сказала она и ушла к себе.
Молодой человек также зашёл в свою квартиру под номером один, прошёл на кухню, снял с плиты чайник, выбрасывающий из носика струю пара, и крикнул:
– Мам, тебе покрепче, или как обычно?
– Сегодня можно и покрепче, – послышался твёрдый женский голос.
Пока Максим заваривал чай, его пожилая мать Светлана Александровна Зиновьева смотрела по телевизору утренние новости. Как всегда, ничего умилительного и приятного на «голубом экране» не было: политическая грызня, катастрофы и репортажи про мошенничества.
Главным раздражением в жизни Светланы Зиновьевой было её здоровье, которое особенно беспокоило её в последние годы. Бывали дни, когда ноги немели, переставали слушаться, и тогда ей приходилось проводить всё время в кровати, за просмотром телевизора, или чтением книги, когда глупости из какой-нибудь популярной передачи вызывали у неё головную боль и тошноту.
Максим был поздним и единственным её ребёнком. Врачи не рекомендовали ей рожать, но себе она оставила только два варианта: либо Макс, либо вообще ничего. Бесчисленное количество раз сын пытался расспрашивать мать об отце, но всегда получал очень скудную информацию: что тот был умным и благородным человеком и покинул этот мир внезапно и безболезненно. Ни сферы занятий отца, ни как познакомились, ни как жили или не жили вместе, ничего этого Максим так и не узнал от матери. В доме не было ни одной фотографии отца, ни письма от него, ни записки, и оставалось только его подлинное имя, которое зафиксировалось в отчестве Максима, потому что даже фамилию, которую носил Максим, была деда