«Мама уехала!» – с ужасом подумал Костя.
Он взбежал на крыльцо и постучал в дверь кулаком, постучал слишком громко, не рассчитав силы.
За дверью неестественно быстро послышались легкие шаги, мамины шаги, и мамин голос спросил;
– Кто там?
Костя, мгновенно перейдя от отчаяния к самому хорошему настроению, сказал деланным басом:
– Здесь живет гражданка Лебедева?
Дверь сейчас же раскрылась широко. Мама стояла на пороге. Она была такой маленькой, худенькой и… старой! Его лицо было в тени. Увидев военного, мама с ужасом спросила:
– Что? Что? Вы откуда?
Костя, испуганный ее испугом, сказал:
– Мама, это я!
Он только теперь понял, почему она открыла так неестественно быстро, понял, чем был для нее все эти годы каждый стук в дверь: не стук в дверь, а стук прямо в сердце!
Мама слабо крикнула:
– Костя!
Он подхватил ее и почти внес в дом – она была такая легонькая.
На столе – баночка с клеем, обрезки бумаги и материи и несколько библиотечных книг, разодранных юными читателями… Знакомая картина!
– Ты как же? Как же, Костя, милый?
Это «как же» означало: надолго ли? На несколько часов, проездом, или в отпуск (завязанная рука!), или, может быть… совсем, домой?
Костя, торопясь, рассказал про командировку.
Мама переспросила:
– Ночевать дома будешь? Две недели? Каждую ночь?
Эти две недели казались ей счастливой вечностью. Она сидела на диване рядом с Костей, любовалась им, целовала его и молодела с каждой минутой. Прошло пять минут – мама помолодела на десять лет!
Какой непростительной свиньей он был бы, если бы, перейдя мостик, свернул налево!
Увидев, что мама опять вытирает глаза, Костя сказал с раскаянием:
– Мама, я такой дурак, я тебя напугал!.. А как у вас… – он немного покраснел, – все благополучно? Все здоровы?
– Да, да. У Нади ученье уже началось. Она много работает… Детка, милый, ведь ты с дороги… ты, должно быть, голодный. Посиди минуточку, я сейчас…
«Детка» встал во весь рост рядом с мамой, демонстративно распрямил плечи… Мамины брови приходились как раз на уровне его плеча.
– Ничего не поделаешь, дорогой, – привычка! В генералы произведут, а для меня – все «детка»!
Мама включила чайник и стала внимательно и тревожно обследовать содержимое буфета.
Костя ее не останавливал. Во-первых, традиция. Во-вторых, девятнадцатилетний аппетит не считается с такой мелочью, как позднее время и ужин, съеденный четыре часа назад. Кроме того, Косте хотелось увидеть собственными глазами, что мама найдет в буфете. Мама никогда не писала о продовольственных затруднениях, но Костя знал, конечно, что москвичам приходилось туго в эти годы. Он стал вынимать из мешка привезенные с собой деликатесы.
Мама сказала: «Ох!» – потом достала из буфета еще тарелку, положила на нее всего понемножку и вышла в сени.