Большое место в их разговорах занимали бабки-пенсионерки, проводящие свою жизнь на лавочке возле подъезда. Это были враги, враги все до единой, поголовно, все сплетницы, повсюду сующие свой недоброжелательный нос, и вот Маринка рассказывала, как она дразнила бабок:
– Утром пойду в одном берете, а другой возьму с собой в сумку и, возвращаясь, надеваю другой берет, а они шипят от злости: гляди, гляди, вертихвостка, опять в новом берете. И сколько же их у нее.
Зависть соседок и сейчас вызывала у Марины неподдельное удовольствие победительницы.
Потом Люду выписали, и вместо нее пришла полная женщина, удивлявшая меня своим аппетитом – после обеда она приходила в палату, доставала круг краковской колбасы, брала хлебный батон, от круга отрывала кусок, от батона просто откусывала и съедала и то, и другое. Мне, способной съесть два кружочка колбасы на тоненьком куске хлеба, это обжорство казалось просто нереальным, как в кино.
Сама я не помню свои разговоры там, помню только постоянное чувство тоски по Кате, я впервые так долго не видела дочку и невыносимо скучала. Алешка привозил ее два раза, жаловался, что Катя бегает с моей карточкой и всё говорит:
– Мама, мама, мама, – как заведенная, и жалко ее, привыкшую быть со мной.
Через 10 дней меня подлечили и выписали, и я, слегка отвлекшись, вновь окунулась в свои проблемы.
Пока я лежала в больнице, Алексей не жил в Лианозово, и нас там обокрали. Тетя Тоня была в доме вместе с 11 летней внучкой Олей, когда поздно вечером на них напал пьяный сосед. Стал рваться во входную дверь, сломал ее, они укрылись в дальней комнате, заперлись и, пока он пытался сломать вторую дверь, вылезли из окошка, и убежали.
А сосед пошарил в нашей комнате, которая была не заперта, и утащил газетный сверток с ножом, четырьмя ложками и двумя вилками из нержавеющей стали, наверное, продумал, что там мельхиор, так как ложки, лежащие открыто, он не взял.
Чем с ним дело кончилось, отправился ли он в места отделенные, откуда только что прибыл, или нет, не помню, но тетя Тоня вернула нам вилки и ложки, купив их в магазине, хотя я и протестовала, считая ее невиновной в том, что произошло.
Катеньку стали пристраивать в детские ясли, нашили ей хитрые фартучки по специальной выкройке, которые там требовали, накупили колготок, отстояв в очереди, и я повела, а вернее,