Лучики морщин разбежались вокруг его глаз, священник чуть улыбнулся. Я знала, он тоже помнил наши разговоры.
Отец Павел знал меня как никто другой, он был моим духовником еще с тех самых пор, когда умерла Ольга. И если бы не его терпение, если бы не долгие беседы тогда совсем еще юного выпускника семинарии с обезумевшим от горя ребенком …
Я пережила. Пережила я и смерть родителей. И вот она моя благодарность… я не приходила на исповедь долгие полгода.
Батюшка задержался рядом со мной всего на миг, но этого мига хватило, чтобы самой себе пообещать:
– Я приду завтра.
Едва заметный кивок головы, всё понимающая улыбка. С души будто сняли неподъемный камень. Я смотрела, как он уходит от меня к другим мирянам, и впервые за долгое время дышала полной грудью.
– Маша! – окликнули меня.
Я обернулась и увидела Петра.
– Петя? – удивилась я. – Я думала, ты на Моховой.
– Да вот, – он подкрутил ус, на нас начали оборачиваться, и Чернышов тихо пообещал: – После поговорим.
Священник обошел столы, обрызгивая яства святой водой. Я быстро связала свое добро обратно в узелок, взяла Петю под руку и вывела на улицу.
– Так всё же, почему ты здесь? – я поправила платок на голове и подула на мгновенно озябшие руки.
– Да, случайно. Был тут рядом, – отмахнулся Петр. – Давай сюда, – Чернышов забрал у меня узелок и всё бы ничего, да только я заметила непривычно внимательный взгляд, которым он смотрел на мои ладони.
Случайно? Что-то не верится.
Несколько минут мы шли по направлению к моему дому, и все мысли о прошлом окончательно вылетели из моей головы, их заменили догадки и предположения, одна страшнее другой. Случайность или реальные опасения за мою жизнь уже не только ночью? В предпраздничный день, в церкви? На Службе.
Низко задрожала земля. Трамвай медленно и тяжело, словно огромная металлическая гусеница, приближался к остановке.
– На трамвае или пешком? – спросил меня Петр.
– Пешком, – ответила я. – Редкий день: дождя нет, да и ветер не сильный.
Всю дорогу Петр сыпал шутками так отчаянно, что мне стало по-настоящему страшно. Мы почти дошли, до моего дома оставалось всего ничего, я не выдержала и, резко остановившись, посмотрела на Чернышова.
– Петя, достаточно.
Он отвел глаза.
– А теперь, говори.
Чернышов помрачнел и, задержав взгляд на единственном во дворе дереве, попросил:
– Покажи мне правую ладонь.
Я вытащила из муфты руку и, мимоходом отметив дрожащие пальцы, раскрыла ладонь.
Пётр указательным пальцем провел по горизонтальному рубцу на моей руке и, прикрыв глаза, тихо выругался.
– Я всё же надеялся, что мне привиделось.
Он снова замолчал. Во двор забежали трое бойких мальчишек с самодельными рогатками в руках.
– Пли! – звонко выкрикнул