плотный воздух гладить утюгом.
Спящий безмятежно человек
портит бурной ночи весь пейзаж.
Ливень бьёт по листьям и траве,
злится, как ребёнок, входит в раж.
Спящий видит разные слова,
их легко читает по губам
странного, как сам он, существа.
Ветер, не обученный словам,
гнёт пространство, страшно шелестит,
раздирая на куски кусты,
сплющивает спящего в горсти.
А к тому большое слово «Ты»
подплывает на крутой волне.
Он вдыхает соль его и йод.
Лёжа наяву, к нему во сне
тянется, на цыпочки встаёт.
Ночь ещё стоит на голове.
Спящий всё не опускает рук.
Он уже почти не человек,
а тоскующий по смыслу звук.
«Северный ветер вылетает к нам на заданье…»
Северный ветер вылетает к нам на заданье—
сеять болезни, гулять на осенней тризне,
напомнить: кому не нравится мирозданье—
добро пожаловать за границу жизни!
«Жизнь хороша, потому что красива осень,»—
уверяет парк, шорох его страстный.
«Да, – говорю ему, – не бойся, тебя не бросим.
Не уедем в Америку, как Свидригайлов страшный».
Бог с ним, с парком, Бог с ним, не с нами.
Жизнь хороша даже тем, что кивнув соседу,
скажешь: «Такой-то умер. Вы его знали?»,
тем, что веришь, когда обещают: «Я не уеду».
Слежка
Он тихо произнёс
совсем простое что-то,
сказал себе под нос,—
и вот пошла работа:
следим из-за угла,
меняя рост и внешность,
ведь слежкою была
всегда любая нежность,
и воровством… Так вот—
устал, и, значит, нужно
улечься на живот,
чтобы уснуть послушно.
Следим. Пугаем сон.
И на бок неизбежно
перевернётся он,
чтобы уснуть прилежно.
Мы ходим по стене.
Мы блики-следопыты.
Теперь он на спине.
Глаза его открыты.
Не помнит, что любим.
Не знает, что ограблен.
И тьма— под ним, над ним,
он весь во тьму оправлен.
С него смывая тьму,
в рассвет макаем губку—
по радио ему
транслируем «Голубку».
«Я персонаж, допустим Грэма Грина…»
Я персонаж, допустим Грэма Грина.
За мной охотятся тонтон-макуты.
И ноги страха чёрные незримо
Идут за мной, в сандалии обуты.
Кончается земля галдящим портом,
И ветер треплет космы пальмы пыльной.
Я замечаю, покрываясь потом,
Что «Оду к Радости» поёт мобильный.
Вместо души или взамен таланта
Тревожит затянувшаяся рана—
Навязчивая мысль комедианта,
Что рая не бывает без тирана.
Я каждый день на том же самом месте
Сижу в машине, ожидая чуда.
Верней, известий, позывных оттуда,
Где