В 1930 году вступил в члены Союза советских художников.
Он был скромнейшим человеком, талантливым самобытным художником и высокопрофессиональным мастером. О его художественном наследии есть немало литературы. Хотя так и нет альбома репродукций.
Больше всего я ценю маленькую книжку-раскладушку, изданную задолго до «лубочного» бума. Называется она просто – «А.Е. Куликов». Издана в 1952 году[4]. В ней короткая биография художника и несколько иллюстраций. Я хотел бы здесь привести их перечень, чтобы у читателя сложилось впечатление о круге его интересов: «Чапаев в деревне», «Укрепление Московского Кремля при Дмитрии Донском», «Александр Невский», «Молодая мать», «Цветущий сад», «Александр Невский на новгородском вече», «Портрет жены», «А.С. Пушкин слушает слепцов», «Автопортрет».
Издание такой книжечки в то время говорило о признании художника художниками. Не более того. Дед был мастером своего дела, но, к сожалению, большую часть своей жизни потратил на других, более заслуженных и народных собратьев по цеху.
Мои личные впечатления и воспоминания об Афанасии Ефремовиче очень невелики. Но они были. И только благодаря нашему недолгому общению я получил представление об отношениях внука и деда. Благодаря этому я смог понять, что этих отношений мне так не хватало в жизни. Бабушки – это прекрасно: «Россия наша держится на бабушках», но мне жаль того мальчика, который не имел общения и дружбы со своим дедом.
Жарким летом 1947 года мы с мамой и сестрой приехали в Малоярославец. После Москвы, полностью завладевшей сердцем провинциального мальчишки, чем мог поразить меня этот маленький городок? Я ехал не то чтобы с неохотой, но с некоторым скепсисом, о котором, правда, сразу забыл, как только мы со своими набитыми московскими батонами и колбасой сумками очутились на пышущих зноем, выцветших малоярославецких улицах. Они были вымощены каким-то белым булыжником. Вдоль улиц заросли кустов и деревьев. За ними в сетке из солнечных зайчиков прятались низкие домики с резными наличниками. Только поросшие травой подходы к крытым глухим воротам были свободны от буйства зелени. Мы изрядно устали и нажарились, пока мама не сказала: «Все. Добрались. Вот наш дом» – и повернула щеколду голубой калитки. Перед нами был дом. Такой же, как множество других, мимо которых мы тащились с вокзала, но часть его крыши была сделана из стекла. Не обратить на это внимание было невозможно. Солнце, отражаясь от стеклянной крыши, било прямо в глаза. Наверное, поэтому я не заметил, откуда вдруг разом появились, зашумели, начали нас тискать и целовать какие-то веселые люди. Это были Куликовы.
Дом был старым и очень загадочным. Скрипели половицы. Манило жерло невиданной мною русской печи, куда я не преминул слазить. Рядом с печью – полати, заваленные какими-то подушками, одеялами, в которых копошились котята. Крутая лестница вела на чердак, где было жарко и пыльно и где находилось немало незнакомых вещей. Самовары, прялки, плетеные лари и корзины… Самым изумительным