В выходящие на улицу окна был виден силуэт Александры, которая, судя по импульсивным телодвижениям, накрывала на стол. Значит, душ свободен. Стас спустился в сауну, разделся и с удовольствием включил горячую воду. Точнее, это оказалось предвкушение удовольствия. Кожа практически не реагировала на изменение температуры воды. И даже кипяток (Стас помнил, что включал бойлер на максимум) не производил никакого впечатления как на сознание, так и на кожу.
С кожей, кстати, особых изменений не произошло. Показалось только, что она стала чуть более смуглой и, возможно, менее чувствительной. Подозревая подвох, взял на полке металлическую расческу и несильно ткнул острой рукояткой себе в ногу. На долю миллиметра кожа подалась, а затем стала такой же твердой, как и расческа. Размахнулся, ударил. Ручка расчески со звоном переломилась.
Стас озадаченно посмотрел на себя. Опустил взгляд ниже живота. Выглядит все как обычно, а проводить эксперименты со столь нежной частью тела пока желания не было.
Картина, которую он застал, поднявшись в гостиную дома, умиляла своим домашним уютом. Большой круглый стол был застлан белой кружевной скатертью. В центре стоял канделябр с зажженными уже свечами, два прибора друг напротив друга, бокалы для вина. Сашка основательно разобралась с имевшимися запасами, поскольку стол просто ломился от всевозможных закусок, консервированных конечно, но все же. Из кухни раздавалось шипение и запах жарившегося мяса. Сама новоиспеченная хозяйка, присев спиной к Стасу, пыталась разжечь камин.
– Камин разжигать не будем и свет давай уменьшим, хватит свечей. Людей в поселке нет, но запах дыма разносится далеко, а яркий свет привлечет собак, их здесь очень много.
Сашка повернулась и встала. «Метаморфоза[17], – подумалось Стасу, – уже которая за сегодняшний день». Назвать Александру красавицей в полном смысле этого слова было сложно. Что-то было неправильное в угловатости уже полностью сформировавшейся женской фигуры, что-то было в ней мальчишеское. Или это эффект от перетянутой в поясе мужской рубашки, явно великоватой даже для Стаса, и каких-то непомерного размера и покроя шароваров, непонятно как и на чем державшихся…
А вот волосы у девушки были необычные. Чисто вымытые, расчесанные и высушенные, они наконец приобрели свой естественный цвет, надо сказать, удивительный цвет – пепельно-рыжий с прядями то ли мелированных, то ли седых волос. Второе предположение казалось Стасу более вероятным. Из-под неаккуратно подстриженной челки на него пытливо смотрели широко посаженные глазища цвета морской волны. Дополнял