Я знаю, сын придет на те похороны, что так недолго ждать осталось. И будет на них хоть одно дорогое, родное лицо…
И словно приближая этот час, богатая зима – одна к одной – ложится наземь крупным добрым снегом…
Азбука скольжения
Алене
Из блистающей глади льда
Шлю отчаянное: «Поверьте»…
Любая встреча с Алексеем Михайловичем была для меня и радостью, и любопытным уроком отношения к жизни и к миру, к людям и их поступкам. Мы виделись с ним обычно в клубе для журналистов. Не столь часто, как мне хотелось бы, но и не столь редко, как могло бы быть, если учесть «непоседливость» нашей профессии и наших характеров.
И в этот раз он побаловал мою любознательность, мой неподдельный интерес к мотивам, которые подвигают человека либо на высокое и пронзительно чистое, либо на какую-то непостижимую низость…
Он, очевидно, «собирал» подобные истории, умел их находить и отчетливо различать. А иногда мне даже казалось, что его пристрастия к столь сложному жизненному материалу сами по себе притягивают к нему все новые и новые «экспонаты» его «коллекции»…
***
– Вы ведь помните, как пару лет назад на всю страну гремело имя замечательной фигуристки N? – спросил он меня, едва мы приступили к обеду и выпили за встречу, от души обрадовавшись ей.
– Да, конечно. Я даже видел ее завораживающее катание, но познакомиться лично мне, к несчастью, не удалось…
– А мне такая честь выпала… После очередного ее головокружительного успеха я оставил в гостинице, где она поселилась, свою визитную карточку с просьбой о встрече и об интервью. Надежд не было вовсе – она же презрительно относится к нашему брату – журналисту… Но… – он выдержал драматичную паузу, – меня пригласили, и провели прямо в номер. Она сидела уставшая и расслабленная, куталась в огромную цыганскую шаль и загадочно улыбалась…
Алексей Михайлович закурил, в глазах его появилась мечтательность, в то же время, лицо его – и без того аристократичное, по заслугам горделивое, еще более приосанилось, воспарило, как у молящегося человека…
***
По словам Алексея Михайловича, после обстоятельного и разностороннего интервью, в ходе которого он продемонстрировал свою неумолимую дотошность, а она – обворожительную снисходительность к утомительным расспросам и недюжинный интеллект, N попросила уделить ей еще немного времени. Для чего? – оказалось, что для давным-давно задуманного разговора, какой, она всегда была в том совершенно уверена, обязательно должен был состояться…
И коллега с удовольствием и мастерством пересказал мне ее длительный монолог, изредка перемежая его своими ремарками.
– Вы знаете, – сказала она взволнованно и, как мне показалось, смущенно, – Я хочу рассказать Вам одну историю из собственной жизни, о которой не знает больше