Совершенно в этом не разбирался, но дал себе слово изучить вопрос. И только потом лезть на крышу – если уж так приспичило. Будет на твоем веку еще метель. И не одна.
К середине января успел не только разобраться с теорией, но и вгрохать в снаряжение кучу денег. И пару раз опробовать его в относительно безопасной обстановке, на скалодроме, где уже несколько лет тренировался один из коллег. Как всякий настоящий энтузиаст, он был готов возиться с новичком, сколько понадобится. Очень повезло.
Иными словами, к середине января он был готов ко всему. В смысле к новой метели. Хоть и надеялся, что ее в этом году больше не будет. Очень не хотелось превращаться в безумца, готового на все ради нескольких фотографий, которые, скорее всего, никто никогда не увидит.
Но, конечно, пришлось.
…Думал, полночи ползал по крыше, раскладывая зеркала. Потом, посмотрев на часы, выяснил, что управился за десять минут. Удивительная все-таки штука время.
Насчет отражений, скорее всего, догадался правильно. Фантасмагорические вышли картинки, особенно в сочетании с метелью. Так не бывает. По крайней мере, не на этой земле. Ну так для того и нужна фотография – чтобы документировать невозможное. Иного смысла в ней нет, потому что возможное существует и так, без дополнительных усилий. Это он понял еще летом. Или даже весной. Неважно, когда.
Страшнее всего было подняться с четверенек на ноги и выпрямиться в полный рост. Страховка страховкой, но ужас-то никуда не делся. А его природа иррациональна, разумными доводами не проймешь. Только неразумными, вроде необходимости сделать несколько фотографий – темных, мутных, зернистых изображений великолепного зимнего города, гроздьями свисающего с небес, вечно летящего куда-то через ветер и снег, вместе с ветром и снегом, вместо них.
Фотографировал, в голос воя от страха. К счастью, ветер выл громче. Повезло.
Дома выпил стакан коньяка. Залпом, не поперхнувшись. Почти не ощутил крепости, только в горле стало горячо. Колоссальным усилием воли заставил себя снять ботинки, с одеждой возиться не стал. Упал и уснул, прижимая к животу камеру, как будто она могла убежать.
…С утра смотрел давешние снимки на большом экране. Ни одного не выкинул. Нельзя сказать, что остался доволен собой, но только потому, что не было такой постановки вопроса. Вместо: «Я это сделал», – думал: «Все так».
Наверное, был счастлив. Или что-то вроде того.
Несколько дней не брался за камеру. Потому что, во-первых, было много работы. А во-вторых, просто устал. Не столько от самого фотографирования, сколько от вдохновенного себя. Человек невелик, слишком много счастья сразу в него не помещается. Поэтому иногда приходится ждать.
А когда почувствовал,