Особую симпатию Неверовский питал к Максиму Фёдоровичу Ставицкому. Его многочисленные достоинства и заслуги изумляли, но душу согревало то, что он тоже был полтавчанином. Землячество особенно ценится в армии – даже в мирное время, не говоря уж о войне.
Его рассказы слушали раскрыв рты, да и было чему дивиться. Одна география службы валила с ног – на десять судеб хватило бы! Учёные путешественники полопались бы от зависти! Ещё бы! Устье Амура, Нерчинские рудники, степи Киргизии, Малая Азия, кордонные линии Кавказа и Кубани, Константинополь, Ионические острова… Дух захватывает! И ведь не просто колесил любопытства ради – исследовал, описывал, а то и в составе дипломатических миссий состоял. Да-а… Его ценили и как военачальника, и как дипломата. Ведь ни кого-нибудь, а именно его послали в Петербург с донесением о победе под Прейсиш-Эйлау. Тогда он вёз с собой знаменитые трофеи – семь французских знамён…
Впрочем, сей эпизод своей биографии Максим Фёдорович предпочитал обходить стороной, избегая бередить воспоминания Княжнина, потерявшего в том сражении брата Константина.
Что же касается Александра Васильевича Воейкова, командира егерской бригады… Хм… Дмитрий Петрович, не открывая глаз, невольно улыбнулся, припомнив, как тот в минуту дружеского веселья гордо возложил руку на его плечо и, озорно подмигивая, с восторгом воскликнул: «Сам русский Марс!», подражая великому Суворову (был он полководцу тёзкой, что не однажды служило Княжнину поводом для едких насмешек, кои Воейков даже нарочно провоцировал). Эту страницу биографии Неверовского все знали и уважали, но, поминая при удобном случае, сделали притчей во языцех. А случилось сие, когда он, молодой фронтовой офицер, отличился при взятии Праги и был лично Суворовым представлен к новому досрочному секунд-майорскому чину.
И ведь как умело Воейков всегда находил зацепку, чтоб заставить седоусых угрюмых вояк улыбнуться (а то и хохотать!), разрядить напряжение, сделать тупик мыслительный проходимым, подтолкнуть к решению задачи. Александр Васильевич казался весёлым и даже беззаботным. Однако Дмитрий Петрович знал, как он быстро