Большое зеркало в золочёной раме, наблюдавшее за перемещением императора, остановило его взгляд. Он повернулся боком, расправил плечи и, скосив глаза, придирчиво обозревал гордый профиль с римским носом, ставший легендарно знаменитым не только у покорённых народов Европы, но и далеко за океаном. Это льстило его самолюбию. Кого из нынешних королей вспомнят потомки? Может быть, бережливая история и сохранит от тлена некоторые имена, но лица… Безликие правители, безмозглые политики, бездарные военные… Взгляд императора спустился ниже, на изрядно отяжелевшее брюшко. Глубокий вдох, который прежде помогал втянуть чрезмерно выдающийся живот и облагородить очертания фигуры Первого человека Европы, не дал заметных результатов, и Наполеон снисходительно погладил выпирающий зеленоватый камзол, извиняя себе несущественные недостатки, перекрытые существенными, великими достоинствами.
Дверь без стука, но неспешно и вежливо отворил граф де Сегюр, адъютант Наполеона:
– Сир, маршал Даву прибыл. Прикажете впустить?
– Пусть войдёт.
Даву, распрямившийся и словно помолодевший, улыбался, что бывало с ним не часто:
– Мой император, успех сопутствует Вам. Переправа ещё не завершена, но бо́льшая часть армии уже на правом берегу. 1-й армейский корпус в полном составе вошёл в город и ждёт приказа…
– Русские не оказывают сопротивления? – для проформы осведомился Наполеон. Кто бы осмелился ему противостоять?
Улыбка сползла с лица маршала, но голос не дрогнул, когда он уверенно рапортовал:
– Только вечером, уже в темноте. Рота наших сапёров примерно в лье от Ковно переправлялась на лодках и паромах. На них наскочил разъезд казаков, случилась перестрелка… Эти казаки появляются налётами по всей пограничной линии. Потери незначительные. Сейчас тихо.
– Значит, наше вторжение теперь не тайна… – император уже не смотрел на Даву, а куда-то мимо, высоко