Чувствую напряженный взгляд на спине, покалывание кожи на заднице.
И слышу приближение тяжелых, давящих на грудь шагов. Словно не по полу идет, а по осколкам сердца прохаживается. Как же хочется отмотать назад и ощутить все заново.
Боль. Тесноту внутри тела, острое как стекло желание и экстаз, словно взрыв, отбросивший всю обиду и гнев. Разве можно обижаться на то, что он хочет защитить меня?
– Чего ты опять натворила? – громыхает злой голос, как ток по нервам, и я вижу, как на стол ложатся мои вещи, сложенные в стопочку. Джинсы, майка, белье.
Я часто бросала их в его квартире, клубе, где не попадя. Вернее, это он стягивал и не позволял мне одеться.
Он потом все в химчистку отдавал. Заботливый, сука. И сейчас заботливо принес, чтобы сваливала побыстрее.
– Ничего, – отвечаю и уже протягиваю руки к вещам, как Макар резко разворачивает меня к себе и на стол сажает. Как куклу. А в глаза не смотрит. Боится, наверное. Возможно, я единственное, за что он боится.
Макар садится передо мной на корточки, и я наблюдаю, как джинса обтягивает его мускулистые ноги. Берет мою ногу в руку и осматривает порез.
– Неуклюжая дура. Не могла просто уйти, надо сцену разыграть?
Я даже задохнулась от такого обвинения. Здоровой ногой толкнул ничего не подозревающего Макара в твердую грудь, достала осколок сама и схватила вещи.
Добежать до выхода из полутемного кабинета, конечно, не успела. Макар догнал, захлопнул перед носом двери и, подняв в воздух, вернул на прежнее место.
Хотел заняться ногой, но вид моей влажной промежности отвлек его на добрых полминуты. Я чуть ноги раздвинула, пальцы вжала в столешницу, мечтая, фантазируя…
Макар смотрел прямо туда как безумный. Челюсть сжимал. Ноздри раздувались как у быка на родео.
А что я? Пусть мучается. Что мешает отказаться от своего образа жизни и просто быть со мной?
Хочет ведь, по рукам, что собрали влагу, вижу – хочет. По пальцам, что проникают в тепло, заставляют издать рваный стон.
– *бана в рот, – ругнулся он, откинул меня на стол и стал сам трусы, как ребенку натягивать. – Как ты меня достала.
– Убей меня и дело с концом, – а что, это выход. Нет тела, нет чувств.
Но я кажется погорячилась, голень в его руке как в капкане, боль уже невыносимая. Рывок на себя и лицо в его жестком захвате.
– Ну, Макар… больно.
– Закрой свой рот! Идиотка, – ревет и отпускает лицо.
Обзываешь, а ногу держишь, взглядом грудь голую так и вылизываешь. Лучше бы языком.
– Бесишь, – буркнул он, а я не смогла не улыбнуться. Лыбилась, как дурочка все время, пока он мне ногу перекисью обрабатывал, спиртом обливал, бинтовал, пока одевал.
Пока на руки брал.
Как дочь родную. Как любимую.
Такси, возле которого коршунами блуждали парни, было уже у входа.
Макар посадил меня в него, но дверь не закрыл, наклонился.
– Василиса, – позвал он меня, а когда