Вокруг его норы простиралась, докуда хватало глаз, земля с расколотыми каменными валунами. Ни капли воды, ни единой травинки. Ни цвета, ни света. Ни солнца, ни звезд, ни луны. И никаких направлений. Только странные сумерки да бездонная мгла, сменявшие друг друга в свой черед. Существование на самой границе сознания. Хотя были в его норе и странные обитатели. В сумерках к нему прилетали птицы с острыми, как ножи, клювами и безжалостно выклевывали из него куски мяса. Но когда наступала мгла, птицы исчезали куда-то, и нора в полной тишине наращивала на дыры в его теле новую плоть.
Из чего же состоят эти новые куски плоти, Цкуру не понимал. Какие-то тени стайками собирались вокруг него и откладывали такие же тени яиц, которыми и заполняли в нем дыры. А потом мгла отступала, в сумерках опять прилетали птицы – и вновь выдирали из него мясо кусок за куском.
В то время он вроде был собой – а вроде и нет. Да, это он, Цкуру Тадзаки – и в то же время кто-то другой. Когда боль становилась невыносимой, он отделялся от своего тела. И уже снаружи, с небольшого расстояния наблюдал, как Цкуру Тадзаки корчится в муках. Если собрать волю в кулак, такой фокус проделать несложно.
И сейчас еще нет-нет да и просыпается в нем эта способность – отделяться от своего тела. И относиться к своей боли так, словно ею мучается кто-то другой.
Они вышли из бара, и Цкуру предложил Саре чего-нибудь перекусить. Да хоть пиццы.
– Есть пока не хочется, – сказала Сара.
– Тогда, может, ко мне? – пригласил он.
– Прости, но я сегодня немного не в том настроении, – с трудом, но твердо ответила она.
– Это потому, что я болтал всякую чушь? – уточнил Цкуру.
Она тихонько вздохнула.
– Да нет. Просто хочу немного подумать. Про всякое-разное. Поэтому сегодня, если ты не против, я поеду домой.
– Да, конечно, – сказал Цкуру. – Я так рад, что мы снова встретились. Жаль только, разговор получился какой-то нерадостный…
Несколько секунд Сара молчала, поджав задумчиво губы. Потом решилась:
– Слушай. А давай ты меня снова куда-нибудь пригласишь? Ну то есть, конечно, если сам захочешь…
– Конечно, давай. Если я тебе не в тягость.
– Ну что ты.
– Вот и отлично, – сказал Цкуру. – Я тебе напишу.
Расстались они у входа в метро. Она поднялась на эскалаторе и села на кольцевую Яманотэ, он спустился по лестнице на линию Хибия, и оба вернулись каждый в свое жилище. Думая каждый о своем.
О чем думала Сара, он, конечно же, знать не мог. А о чем думал он сам, ей лучше не знать. Ибо есть мысли, которых вслух не высказывают, их следует держать при себе. Именно такие мысли и занимали голову Цкуру в метро по дороге домой.
3
За эти полгода скитаний в расщелине