Он и сам ее увидел. Девочка бродила от дерева к дереву, таская за собой за руку свою любимую куклу, и напевала песенку. Себастьян не слышал слов и почему-то решил, что поет Элен по-русски.
– Я заметила, – сказала мужу Памела, – это начинается, когда Элен чего-то пугается. Когда мы ехали… А сейчас ей хорошо. Я давно обещала ей поехать в какой-нибудь лес…
– А ты сама? – сказал Себастьян. – Ты больше не боишься?
– Элен! – крикнула Памела. – Дорогая, не уходи за деревья, я должна тебя видеть! Конечно, я боюсь, Басс, Господи, давай не будем говорить об этом, давай вообще не будем говорить, я не могу слышать твой голос, я не могу тебя видеть, пожалуйста, не мешай, ты заслоняешь от меня Элен, отойди в сторону…
– Хорошо-хорошо…
У Памелы начиналась истерика, лучше было действительно сейчас ее не трогать, и Себастьян отошел к кустам, чтобы иметь возможность видеть Элен и Пам и одновременно следить за дорогой.
Две машины проехали мимо в противоположных направлениях.
Если Пам права и частота появлений этих… как же все это назвать?.. если частота и длительность зависят от душевного состояния Элен, а душевное состояние, ощущение стресса определяются химическими реакциями в мозгу, если все дело в химии организма, как у Дерка, старого школьного друга, у него падал уровень серотонина, и начинались странные расстройства, он видел то, чего не существовало в реальности, психиатр – это было в девятом еще классе – прописал ему лекарство… как же оно называлось… эффендор, кажется… и все прошло, и, может, Элен тоже нуждается в лекарстве, в каком-то веществе, которого не хватает ее организму, но если так, то и каждый из нас…
– Элен! – крикнула Памела, и отчаяние, звучавшее в ее голосе, заставило Себастьяна похолодеть. Он обернулся.
Из полумрака леса на полянку вышел Годзилла. Маленький Годзилла. Такой, какого описывала Элен, с которым, по ее словам, она любила играть, когда ей не мешали. Не чудище, но и не человек. Две коротких ноги, две длинных руки, вытянутая, похожая на тыкву, голова без ушей – странно, выражение лица, если это действительно было лицом, а не мордой, не вызывало ни страха, ни отвращения: очень милое лицо, ну да, зеленоватого цвета, но совсем не неприятного, и два огромных глаза смотрели приветливо, участливо…
– Господи… – бормотала Памела, прижавшись спиной к стволу сосны.
А если так и останется? – подумал Себастьян, чувствуя, что не способен сделать ни шагу, не может сказать ни слова, и смотреть тоже не получается: изображение в глазах двоилось, будто нарушилось стереоскопическое зрение, и требовались специальные очки, чтобы совместить двух Годзилл, две поляны и двух Памел, каждая из которых медленно сползала по стволу своей сосны.
Годзилла шел к Себастьяну и что-то говорил высоким голосом, и даже какие-то слова можно было, вероятно, понять, потому что это были английские слова, точно английские,