Николай Александрович с огромным возмущением встретил цареубийство. Он категорически не мог принять гибель священной особы императора от рук дворян и офицеров, облеченных присягой. Конногвардейцы меньше других гвардейских полков участвовали в заговоре (по мемуарам вовсе никак), чем Николай Александрович очевидно гордился.
Нетрудно вообразить отношение Саблукова к убийству беззащитного калеки однополчанином, вдобавок вспомогательной операции по обеспечению цареубийства. Логично предположить, что именно неприятием, стыдом и возмущением объясняется молчание Саблукова.
Помимо мемуаров и писем мы располагаем массивом документальных источников. Немало дали материалы следственного дела, которое также вел обер-полицмейстер Александр Андреевич Аплечеев.
Протоколы содержат показания сослуживца и соседа по дому Верескина Александра Ивановича Филатьева. Он сообщил, что в силу некоего неблаговидного проступка от Верескина потребовали выйти из полка. В чем именно состоял проступок, ни показания корнета, ни другие материалы дела не уточняют.
Согласно показаниям прислуги Верескин, вернувшись домой, напился пьян. Глубокой ночью денщик покойного Прохор Степанов услышал шум и крики из комнат поручика, поднялся к нему и застал барина в горячке. Поручик кричал неразборчивое, а увидев своего денщика, выстрелил в него. Показания подтверждаются пистолетной пулей, засевшей в стене. Слышали выстрел и другие слуги.
Затем Верескин выхватил палаш и попытался зарубить Прохора. Следы от ударов также присутствуют – сам палаш вогнан в стену на уровне груди на глубину двух вершков.
Степанову удалось сбежать невредимым, после чего наверх никто не поднимался: прислугу, конечно, напугал и выстрел, и рассказ. К полудню дворня начала беспокоиться из-за отсутствия барина и тишины. После долгих препирательств, кому идти проверять, в хозяйские комнаты поднялся Прохор Степанов с дворовыми людьми Карпом Петровым и Филимоном Ивановым.
Согласно сухим строкам протокола, утром 13 марта они обнаружили Верескина в гостиной, повешенным на крюке для люстры. Петлю поручик изготовил из ремней собственной портупеи. Смерть признали самоубийством, совершенным в горячке, на чем следствие и завершилось.
Материалы дела давно известны ученым. Крупный исследователь и архивист Егор Иванович Пруженицын ввел их в научный оборот еще в начале XX века, что само по себе дало немногое. Ситуация разительно переменилась несколько лет назад благодаря важнейшей находке, сделанной нами в Российском государственном историческом архиве (РГИА) – двум донесениям в Сенат: от полицмейстера Павла Яковлевича Беркасова и частного пристава Николая Васильевича Будкевича.
Подробный разбор источника произведен нами в отдельной работе, здесь будет достаточно краткого описания. По сути дела, это доносы на Аплечеева, которые с небольшими вариациями пересказывают один и тот же