Интернационал. Паоло

на трассе скоростного спуска, проложенной по северному склону горы Чегет, напротив Эльбруса, я, в качестве инструктора, водил группу горнолыжников. Это было в апреле и под настом в конце лыжной трассы протекал невидимый сверху ручей. Мы уже сделали пять спусков и на последнем спуске в этом месте наст под моей левой лыжей провалился, лыжа въехала под наст и переломилась, а я пролетел несколько метров по воздуху и приземлился довольно жестко. Настолько жестко, что пластмассовые «стёкла» лыжных очков рассыпались на мелкие кусочки. Моя левая нога была сломана. Несмотря на это, точно так, как в детстве, на горе под Андреевской церковью, когда прелесть солнечного дня, крайняя степень наполнения жизни скоростью движения, почти полётом, были чрезвычайно сильны, я сказал себе и своим приятелям: «это стоило того».

      На Почайнинской улице напротив дома бабушки Ина стоял двухэтажный белокаменный особняк Морозовых, состоявших в родстве с семьей бабушки Ина. В конце Войны, в 1945 году в этом доме уже жили другие люди, однако, для меня он оставался домом Морозовых, от него всегда веяло романтической тайной. Бабушка и дед Ина рассказывали, что в 1918 году в Киеве воевали между собой белые, красные, зелёные, немцы, гетман Скоропадский, Петлюра. Перестрелка начиналась с утра и длилась до обеда, когда наступало краткое перемирие; в это время военные от всех враждующих сторон и мирное население шли на базар за провизией. После обеда война возобновлялась. Вот именно во время такого обеденного перерыва и появился в последний раз на Подоле молодой Морозов. Он приехал на пролётке, которой правил сам, был в форме офицера царской армии, переоделся у бабушки Ина в штатское платье и уехал на извозчике, оставив у бабушки свою форму, шашку и пролётку. В его родовом доме уже не было никого, все уехали за границу. И хотя бабушка Ина имела основания думать, что молодой Морозов был революционером, красным командиром, больше ничего она о нем никогда не слыхала, он исчез безследно.

      В доме Морозовых были замечательные балконы с фигурными коваными решетками и крыльцо с чугунными колоннами, покрытыми навесом из жести с резными краями. Весной 1945 года, по утрам, на это крыльцо выходила строго одетая молодая дама с двумя прелестными белокурыми девочками. Я ожидал этот выход, прячась за старой липой на бульваре. Девочки казались мне сказочно красивыми и нежными: бело-розовые личики в обрамлении соломенных волос, расчесанных на пробор с двумя косичками, с неизменными голубыми бантами, удивительно сочетавшимися с тёмно-голубыми, почти синими глазами. И довершали общее впечатление от этого явления херувимов белые кружевные, туго накрахмаленные передники. Девочки не были близнецами, вероятно они были погодки, они были почти одинакового роста и очень похожи. Однако, младшая мне казалась милее, вероятно потому, что, когда я осмелился выйти из своего укрытия и подойти поближе, она, как мне показалось, ласково или скорее милостиво посмотрела на меня. Сердце моё сжалось и прыгнуло от радости, да так, что мне становится светло, когда