– Не хочу. Ничего не хочу.
– А я хочу! – упрямится братик. – И ты ведь должна обо мне заботиться, разве нет? Я хочу мороженое из «Пингвинчика».
Губа дергается при упоминании маминого любимого детского кафе. Она часто водила нас с Захаром поесть шоколадного мороженого, вплоть до того момента пока болезнь не уложила её в эту самую кровать, а затем и в место гораздо ужаснее. По коже прокатывает дрожь, когда страшная картинка вновь всплывает перед глазами.
– Вили? – Брат касается моего плеча, слегка встряхивает. – Давай сходим?
– Иди с папой, – отмахиваюсь, но уже понимаю, что мне не отвертеться.
– Он не пойдет. – Захар грустно вздыхает. – Папа заперся у себя в кабинете. – Кто бы сомневался? – Он там пьет уже месяц, а ты лежишь здесь. Приехала тетя Оля и дядя Фил. – Жмурюсь. Эта новость меня не радует. – Настроение у неё как у Гошика.
Усмехаюсь. Захар всегда попадает в точку. Очень точное сравнение тетки и соседской овчарки, которая каждый раз взрывается отчаянным лаем, когда мы проходим около забора.
– Хорошо, – обречённо выдыхаю. – Дай мне пять минут.
Брат радостно подпрыгивает, соскакивает с кровати и пулей вылетает из комнаты. Мне ничего не остается, кроме как тоже встать с постели, чтобы побрести в свою комнату.
На голове воронье гнездо, под глазами фиолетовые мешки, а на коже следы от помятой подушки. В груди печёт, когда я пытаюсь придать себе менее убогий вид. Волосы закатываю в высокую култышку, принимаю душ, чтобы хоть чуть-чуть освежиться, и чтобы люди в кафе не шарахались от меня словно от прокаженной.
Надеваю на себя первое попавшееся – черные джинсы и тонкий невзрачный свитер. Какая разница, как я выгляжу?
Брат уже ждёт меня внизу. На улице и правда тепло. Май только начался, а солнце уже диктует свои правила. Хорошо, что я додумалась взять солнцезащитные очки, чтобы скрыть огромные синие мешки под глазами. Они еще и от солнца защитят.
Мороженое приятно охладило внутренности, но пожар, находящийся глубоко внутри, так просто не потушить. Боль поселилась внутри навечно, глубоко запустив длинные корни. До неё не добраться и не выковырять. Да я и не хочу. И пусть со временем я научусь с ней сосуществовать, она всегда будет влиять на мою жизнь.
Я медленно двигалась по небольшому скверу, ведущему к нашему дому. Брат тоже не спешил. Чем ближе мы подходили к дому, тем медленнее становился шаг.
– Знаешь, – вдруг говорит младший братик, и слова его звучат вовсе не по-детски, – мама бы очень расстроилась, если бы увидела, что происходит в доме после её ухода.
Коленки дрогнули. Я остановилась, повернулась к брату.
– Она очень боялась, что папа вновь начнёт пить, а ты замкнёшься в себе.
Захар нахмурил свои не по годам густые брови. Мой братик всегда вёл себя словно взрослый.
– А о тебе она не переживала? – Мой голос тихий и такой же слабый, как