Дэйкири взглянула в посуровевшее лицо матери:
– Но ей же больно, – прошептала она, глядя на Ту женщину, с разбитыми губами, бессильно обмякшую в руках мужчин.
Мать скривилась. Казалось, даже деревянные идолы богов глядели на Ту женщину с призрением, когда воины заносили её в их круг. Соплеменники Дэйкири стояли молча, за спинами идолов, кто-то хмурился, кто-то молился, а девочке казалось, что все их лица выражали лишь одно: осуждение за слабость. Дэйкири зажмурилась: она никогда бы не хотела, чтобы на неё так смотрели: жалея и презирая. Уж лучше умереть самой, чем вот так у всех на глазах.
Мать положила руку Дэйкири на плечо, ободряя:
– Мало того что она женщина – изначально низшее существо, так ещё и её разум стал слаб и болен. Некому ухаживать за ней. Она не понимает, что единственная цель, которая ей осталась в жизни: послужить богам. Прими она это с честью: показала бы силу… Боги любят смелых и щедро награждают их.
Старейшина открыл жертвенную чашу, Та женщина, казалось, уже было вовсе потерявшая сознание, снова очнулась, умоляюще глядя на него. Лицо её искажал ужас, и губы дрожали от рыданий. Но в это время один из воинов, державших её, вонзил нож Той женщине под горло, и алая кровь потекла по её шее, платью и устремилась в чашу.
Маленькая Дэйкири не выдержала и всё-таки уткнулась носом в подол матери, а повзрослевшая Дэйкири, стоявшая тут же, за спинами соплеменников, отвернулась от своих детских воспоминаний и побрела к лесу. Попетляв между берёзами, она опустилась под ель, и, взглянув на свои руки, с удивлением обнаружила под ногтями засохшую кровь. На себе девочка не нашла ни ран, ни царапин, значит, кровь была не её. Тогда чья? Бордовые пятна не оттирались, они, словно въелись в пальцы и от усилий Дэйкири только больше размазывались. Будто это она убила Ту женщину, а не воин племени.
Изо рта испуганно вырвалось облачко пара и зависло в морозном воздухе – Дэйкири заметила, что перепачкала рукава и подол юбки, да и на дохе невесть откуда взялись багряные следы.
Она заметила движение и обернулась: чёрная лисица заглянула под колючие еловые лапы, потревожив снежный шарф, кутавший ветви, и уставилась на Дэйкири рыжими, голодными, что пламя, поедающее осенние листья, глазами. Девочка протянула ей руку с засохшей кровью, любопытная лиса принюхалась и повела носом. Горячий язык затронул пальцы шершавым прикосновением.
– Человеческая? – спросила Дэйкири, хотя уже и так знала ответ.
Лиса хитро облизнулась и ткнулась носом в плечо. В глазах Дэйкири всё поплыло, и в следующий миг она очнулась в их с сёстрами спальне.
***
Нежно-розовые лучи проникли в оконца дома Дэйкири, утро наполнилось привычными звуками кухни, где старшая сестра, Хелла, уже вскипятила воду и чистила чан от прилипшей каши.
– Оставь, Хелла, пусть отмокнет, – сказала мать Эленхе́та.
– Я сниму верхний слой, что не пригорел, так быстрее очистится.
Дэйкири перевела взгляд на розовые блики, забавно червячившиеся через дырочки в занавеске: их цвет отчего-то навеял сон, в котором женщину, чей рассудок повредился, принесли в жертву, и о странном продолжении, сменившем воспоминание. «Ну, нет. Нет в этих бликах ничего кровавого! И никаких дурных знамений мой сон не несёт, просто обычный ночной кошмар». Дэйкири встряхнулась.
Однако воспоминания никуда не исчезли и мерзким предчувствием давили на сердце: хочешь не хочешь, скоро что-то случится. Голова, тяжёлая от недосыпа и сумбурного сна, туго соображала. Богиня Аннушка2 ленилась после зимы, поэтому светало всё ещё поздно. Кто-то прошёл по лестнице, хлопнула дверь лаза – видимо, отец вышел из мужской половины дома. Ещё с вечера они с соседом собирались в лес за дровами.
Младшая сестрица И́нги корчила рожицу и размазывала кашу по тарелке:
– Ма-а-ам, невкусно! Опять Дэйкири готовила?
Дэйкири нахмурилась и засопела.
– Одни горелки! Опять она заснула над чаном! – возмущалась Инги.
– Плохо спишь, Дэйкири? Что случилось? – встревоженно спросила мать.
Дэйкири не собиралась рассказывать о своих ночных делах и кошмарах и, потому решила, что самое время покинуть кухню. Схватила тарелку и вскочила с подушек, но не рассчитала движения и, зацепившись ногой о столешницу, рухнула на пол. Тарелка, конечно же, разбилась, а ложка упрыгала под сундук.
– Дэйкири! – вскричала мать. – Сама будешь новую посуду лепить!
Инги противно хихикнула, а Хелла, делая вид, что она взрослая и мудрая, спрятала хитрую улыбку за чаном. Дэйкири выпрямилась и прошествовала за совком к печке.
– Мам, а если её замуж никто не возьмёт, она навсегда с вами останется жить? – спросила сестрица Инги, пока Дэйкири, красная от злости, сметала осколки.
– Инги! – голос матери звучал укоряюще. – Найдём кого-нибудь непривередливого.
Дэйкири исподлобья посмотрела