Тот глубоко вздохнул, но ничего не ответил. Но царевич Иван не захотел, чтобы тот отмолчался, поскольку речь шла о его воспитательнице, любимой «мамке» Аграфене, и насел на конюшего.
– Неужели, правда, не пошел бы ни на какие уступки, чтобы спасти мою любимую мамку?..
Конюший нашелся. Пожевал губами, поправил неторопливо волосы и, переведя взгляд с царевича на его мать, сказал:
– Если бы мне приказали спасать сестру мой государь и правительница, распорядились пойти на уступки ради ее спасения, тогда бы…
– А если без приказа? – не отставал царевич.
– Без приказа нельзя… – усмехнулся конюший. – Так ведь все государство можно уступить, Москву отдать… Так что лучше в плен не попадать… Пленных на землю русскую менять воеводам запрещает закон этой земли… Государь вправе приказать, ибо его воля приравнена к господней.
Елена посмотрела прямо в глаза конюшему и ужаснулась их выражению – они были холодны и страшны – за брата и сестру ее фаворит не пошевелил бы пальцем без приказа ее именем государя.
– А если бы в плен королю попали мы с Иваном, и тебе не от кого было получать приказы, ты бы тоже не пошел бы ни на какие уступки? – спросила с вызовом Елена, положив руку на плечо сына и невольно отшатнувшись от возлюбленного.
Тот не заставил долго ждать его с ответом.
– Ради тебя, великая княгиня, и государя Ивана я пошел бы на все уступки – хоть самому дьяволу… – и воевода поглядел на Елену сумасшедшими влюбленными глазами. – Ради вас я жизнь бы отдал, не задумываясь… Но если вы будете со мной, я все уступленное врагам, возвернул бы сторицей… Нельзя ведь Литве уступать ни пяди – после каждой уступленной пяди старые московские государи в гробах бы перевернулись…
– Ну, хоть этим нас с сыном порадовал… – улыбнулась нежно Елена, получив пылкие словесные признания в верности.
– Точно, порадовал нас с матушкой… – развеселился княжич Иван… – А то совсем тоску зеленую навел со своим пленным братом…
На переговоры с Литвой влияли многие сопутствующие обстоятельства, главным из которых была новая измена Казани и метания крымчаков то в сторону государя московского, то в сторону короля. Казанские вельможи-заговорщики, возбуждаемые из Тавриды их бывшим ханом Саип-Гиреем и изнутри царевной Горшадны, умертвили московского ставленника, касимовского царевича Еналея, и снова призвали к себе из Тавриды изгнанного ранее хана Сафа-Гирея. Однако в Казани была и сильная промосковская партия, которая хотела возведения на ханский трон опального Шах-Али, заключенного в Белозерской темнице. Конюший Овчина, выражая мнение всей боярской Думы, посоветовал Елене вызволить из заключения Шах-Али и использовать как козырную карту в интриге