Камертон. Ольга Лисенкова

гордо он заявил: я, мол, первая скрипка! Ей тоже необходимо было узнать, что ему не все равно, с какой кромешницей отправляться в этот путь. Если подумать, врожденное очарование – от слова «чары» – не такой уж и козырь!

      Ян молчал. Эля впервые подумала, что он по-своему красив: у него такой проникновенный взгляд, будто он прямо сейчас сочиняет, погрузившись в себя, музыку или стихи. Подвижные брови позволяли без труда выразить любой оттенок мысли или чувства. А непослушные волосы словно напрашивались, чтобы их поправили, а заодно и погладили.

      Но губ он так и не разомкнул. Не хочет давить?

      Эля ловко спрыгнула с подоконника.

      – Я куплю вещи помолодежнее, а к вечеру, когда ты придешь из консерватории, встретимся тут. – Он смотрел все так же, и она поспешила добавить: – Если тебе это подходит и если у тебя нет других планов.

      Грудная клетка превратилась в каменную плиту, а потом все внутри повернулось поперек, острой гранью, и стало больно и страшно. Эля еле удержалась от вскрика.

      – Приходи, – шепотом сказал Ян и скрылся за дверью.

      Эля медленно выдохнула и вернулась к окну. Наполнила грудь воздухом. Запустила воздух в каждый уголочек тела. Дышать можно. Дышать безопасно. Воздух дает крылья.

      Говорить можно. Можно сделать шаг вперед. Полшага. Можно.

      Можно что-то предложить и встретить отказ, и не умереть от горя. Ей ли не знать.

      Эля потянула завязки на вороте платья. Дышалось с трудом. Дыхание пряталось в ней и отказывалось литься свободно. Она зажмурилась, и из-под век выдавились горькие капельки.

      Он тебе не нужен. Не нужен для того, чтобы дышать. Никто не нужен! Будет он или нет – это никого не волнует. Ты его не знаешь. Он тебя не знает. Он никогда тебя не узнает. Ему безразлично, с кем целоваться. Ты сама по себе, он сам по себе. Каждый человек – сам по себе. Каждый кромешник – тем более сам по себе. Так устроена жизнь.

      Если Эля захочет, она ненадолго пустит его в постель, и на этом все. Для нее ничего уже не изменится. А он… если он будет настолько глуп, что у него разовьется болезненная привязанность, зависимость от кромешнической ласки, как это порой бывает с людьми, – что ж, со временем и он это переживет. Так устроена жизнь: все проходит, и это пройдет. Не остается ничего. По крайней мере – в ее жизни.