Дилоя почувствовала к уже бывшему управляющему невероятное отвращение. Отец всегда говорил, что снисхождения достойны лишь те, кто способен отвечать за свои поступки и умеет принимать поражения, и теперь она видела почему. В полумраке подвала всхлипывающий и причитающий толстяк больше походил на какое-нибудь диковинное животное, чем на человека. Интересно, кто теперь будет управлять летним домиком?
По разбитой просёлочной дороге спотыкаясь брела одинокая неказистая фигура. Разорванная на толстой спине некогда белая рубашка пропиталась кровью, прежде уложенные в аккуратную прическу светлые волосы разметались по плечам и слиплись от пота. Шенниц спотыкался и всхлипывал при каждом неосторожном движении. Он был несчастен, как никогда. За годы преданной и верной службы его наградили плетьми, словно нерадивого раба, и вышвырнули на улицу, как будто бы он сделал что-то плохое, как будто надиравшиеся дармовым вином баронские гости после пятого кубка могли заметить, что им подливают дешёвое трактирное пойло! Барон нёс убытки там, где мог этого избежать. Что мешало ему самому разбавлять вино или подливать окосевшим гостям какую-нибудь бурду? Баронская честь? Прославленное гостеприимство Флистрау? Тьфу! Ведь, в сущности, маленькое дельце управляющего не приносило имению никакого вреда. А теперь он здесь, избитый, окровавленный, без денег и крыши над головой. Шенниц остановился и тяжело отдуваясь опёрся о дерево. А всё эта мелкая сучка. Он обернулся назад, туда, откуда его выгнали с позором. Видать, полезла в подвал за своим проклятым мускатом, смекнула что к чему, и сразу побежала к барону, тварь! Ну ничего, она ещё поплатится. Недаром он столько лет служил семье Флистрау. Он многое слышал и многое видел. Он кое-что знает. По потному лицу толстяка пробежала улыбка, похожая на звериный оскал. Нет, старина Шенниц без куска хлеба не останется. А поганая девчонка ещё пожалеет об этой истории. Отпустив дерево, толстяк вновь зашагал по дороге, куда более целеустремленно, чем прежде.
* * *
На кромке леса приютился среднего размера и достатка трактир. Шум из-за дверей в общий зал долетал даже до кустов, за которыми притаился Мерк. Ближе он подобраться не рисковал. Он несколько дней выбирался из чащи, стараясь уйти подальше от родного графства, и сейчас сам себе напоминал последнего бродягу. Вдобавок, у него не было ни гроша, и заплатить хотя бы за еду ему было нечем. Желанная пища была так близко, но добраться до неё не представлялось возможным. Бродяжничество в Империи запрещено законом. Поймают и сдадут первому же проезжающему патрулю стражи. А горбатиться в каменоломнях, куда сгоняли всех бродяг, не успевших попасться работорговцам, у него желания не возникало. И все же парень чувствовал, что если не поест в ближайшее время, то просто помрет на дороге. Проклятый дух, который кстати обещал давать советы, молчал с тех пор как Мерк покинул поляну. Казалось, его вовсе не волнует