– Вам хорошо, – сказала госпожа астролог, зябко поведя плечами. – В гостинице есть нуль-т, а мне вот придется махать крылышками аж десять километров.
– Махать крылышками? – удивился я, и Ландовска кивнула в сторону стоянки, где в ряду новых и потрепанных глайдеров выделялась посудина производства, по-моему, конца прошлого века. Махолет-ротоплан типа «стрекоза» для двух пассажиров с оркестром. Сравнение с оркестром эта штука заслужила в свое время за мелодичный свист, который издавали крылья и от которого конструкторы так и не сумели (или не захотели?) избавить свой аппарат. Управлять «стрекозой», несмотря на ее небольшие размеры, было трудно – крылья вообще конструкция неповоротливая и неудобная, я убедился в этом на Пандоре в 57-м, когда пришлось вывозить с Южного материка попорченное взрывом вулкана оборудование местной пересадочной станции КОМКОНа.
В общем-то, намек Ландовской было более чем прозрачен, и я галантно сказал:
– Если позволите, я доставлю вас домой.
– Вы можете управлять этой штукой? – удивилась Ландовска.
– Я могу управлять всем, что летает, – несколько самонадеянно ответил я, поскольку такой ответ был запланирован ходом нашего диалога.
В результате еще через минуту я, надев нарукавники, выворачивал крылья в рабочий режим, а госпожа астролог прижалась ко мне справа, поскольку в тесноте кабины просто не было места для соблюдения светских условностей. На самом деле все оказалось не так сложно, как я предполагал. Аппарат переоборудовали по новейшей навигационной технологии, и домой – в какое-то темное пригородное строение – мы долетели со свистом за две минуты.
Я даже не спросил, замужем ли госпожа астролог, и приготовился к процедуре знакомства с каким-нибудь шаманом, ибо кто же способен взять в жены представителя оккультной науки, если не профессиональный шаман, целитель или экстрасенс?
Как только Ландовска поставила машину в «стойло», в доме включились огни, и мы вступили в прихожую под тихие звуки старинного вальса.
– Штраус? – показал я свою эрудицию.
– Ну, что вы, Каммерер, – улыбнулась Ландовска, – это полонез Огиньского.
Конечно. Впрочем, уловить разницу между вальсом и полонезом я был не в состоянии даже во время школьных уроков музыки – самое большее, на что меня хватало, это определение принципиальных различий между оперой и балетом.
Дожидаясь в салоне, пока хозяйка приготовит кофе, я печально думал о том, что, если наш разговор не даст никакой дополнительной информации (а я был уверен, что именно так и произойдет), то, проведя бессонную ночь, я не смогу утром как следует разработать план дальнейших действий.
Стены