Произнеся это, генерал на секунду замолчал, как бы что-то вспоминая, а потом рассеянно произнес:
– Да, я только не понял, в каком замке все это спрятано?
– В бумаге написано, что имя замка обозначено на шкатулке, – ответил Крессэ.
– На шкатулке? – На лице Сюше появилось недоумение.
– Ну да, мой генерал, вы же сами видите, здесь написано…
– Гм, – произнес командующий, озадаченно вертя бумагу, – значит, нам передали не все. Действительно, трудно вообразить, чтобы подобный документ валялся просто так…
С этими словами генерал в раздумье прошелся туда-сюда, а потом, повернувшись к Монтегю, четко приказал:
– Вы и де Крессэ немедленно отправитесь в Монсон и разберетесь, где эта чертова шкатулка. Я дам вам все необходимые полномочия, приказ об этом сейчас подготовят. Возьмете взвод из моего эскорта. Выезд завтра рано утром. Да, и вот еще… Я давно хотел послать смышленого офицера с отрядом провести рекогносцировку путей к Лериде. Я думаю, что эту крепость мы скоро будем осаждать… Так что вы этим и займетесь на обратном пути.
Отец Теобальдо сидел в большом резном кресле за столом, заваленным всякой снедью, заставленным бутылками с вином, кружками, бокалами и подсвечниками. Вокруг стола собрались и семеро его помощников, головорезов, как на подбор. С хохотом они обсуждали набег на деревню, в самом богатом доме которой они сейчас и отмечали свою «победу», жадно хлебая вино и заталкивая в рот огромные куски жареной баранины так, что жир тек по рукам.
– Ну а я схватил его за шкварник, – говорил верзила лет сорока со смуглым лицом, кривым носом и серьгой в ухе, – и говорю, ты за Фердинанда VII или за лягушатников? Он, конечно, давай рассказывать, что патриот, что готов сражаться за правое дело… А я ему говорю, что же ты у себя держишь столько барахла, видно, не хочешь пожертвовать его на благое дело. Гони быстро денежки для спасения нашей отчизны! Ну он заартачился, начал верещать, что так якобы честные воины себя не ведут… в общем, пришлось вспороть ему брюхо, а кишки так и брызнули, все штаны измазал, гад…
Грубый хохот был ответом на эту замечательную тираду о патриотизме. Особенно веселился отец Теобальдо, толстый мужчина лет пятидесяти, облаченный в странную укороченную рясу, поверх которой было надето нечто вроде разбойничьего наряда. Он хохотал наполовину беззубым ртом, держа одной рукой огромный кубок с вином, а другой вцепившись в юбку молодой крестьянки. Та, растрепанная и заплаканная, подавала «святому отцу» и его свите баранину и наливала вино…
– Привет тебе, падре! – донеслось из открытой двери. На пороге показался Пако.
– Ба, Пако! Вот дела! Привет тебе! – раздались нестройные возгласы пьяной компании.
– Вижу, падре, ты тут очередную деревню в правую веру обращаешь, – небрежно бросил Пако, садясь без приглашения за стол и сплевывая на пол слюну от сигары.
– Да,