По несколько дней после погребения приготовляли торжественное восшествие новой государыни в столичный город, со звоном, с пушечной пальбой. В назначенный день поехала и я посмотреть её встречи, для того полюбопытствовала, что я её не знала отроду в лицо, кто она. Во дворце, в одной отхожей комнате, я сидела, где всю церемонию видела: она шла мимо тех окон, под которым я была и тут последний раз видела, как мой жених командовал гвардией; он был майор, отдавал ей честь на лошади. Подумайте, каково мне глядеть на это позорище. И с того времени в жизни своей я её не видела: престрашного была вида, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идёт, всех выше головой, и чрезвычайно толста. Как я поехала домой, надобно было ехать через все полки, которые в строю были собраны; я поспешила домой, ещё не распущены были. Боже мой! Я тогда свету не видела и не знала от стыда, куда меня везут и где я; одни кричат: отца нашего невеста; подбегают ко мне: матушка наша, лишились мы своего государя; иные кричат: прошло ваше время теперь, не старая пора. Принуждена была всё это вытерпеть, рада была, что доехала до двора своего; вынес Бог из такого содома.
Как скоро вступила в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию. Не так бы она злобна была на нас, да фаворит её (Бирон Эрнест Иоганн), который был безотлучно при ней, он старался наш род истребить, чтобы его на свете не было, по той злобе: когда её выбирали на престол, то между прочими пунктами написано было, чтобы этого фаворита, который при ней был камергером, в наше государство не ввозить, потому что она жила в своём владении, хотя и наша принцесса, да была выдана замуж, овдовевши жила в своём владении, а оставить его в своём доме, чтоб он у нас ни в каких делах не был, к чему она и подписалась; однако злодейство многих недоброжелателей своему отечеству все пункты переменило (пункты «Кондиций»), и дали ей во всём волю и всенародное желание уничтожили и его к ней по прежнему допустили. Как он усилился, побрав себе знатные чины, первое возымел дело с нами и искал, какими бы мерами нас истребить из числа живущих. Так публично говорил: да, мы той фамилии не оставим. Что он не напрасно говорил, но и в дело произвёл. Как он уже взошёл