Йо-йо человека в панаме вновь легло в руку. Усиленно виляя задом, женщина уселась в коляску рикши.
Человек в панаме разжал ладонь, и йо-йо будто зависло в воздухе.
– Пора начинать, – прошептал он.
Затем нетвердой походкой двинулся вперед, столкнулся с Энтони Форестером, пошатнулся, схватил его за плечи, якобы чтобы не упасть, и ловким жестом опустил в карман его пиджака конверт.
По возвращении в отель Энтони Форестер, развалившись на диване в кальсонах и подвязках для носков, вновь и вновь прокручивал в голове скверную новость. Какая глупость – все шло как по маслу, и вдруг из-за какой-то жалкой песчинки хорошо смазанный механизм операции заклинило. Сначала он подумал, что это шутка, но подпись под письмом не оставляла никаких сомнений. Скорее всего, конверт ему подбросил сумасброд в затемненных очках. Кто этот тип? Сообщник, о существовании которого он ничего не знал? Или совершенно посторонний человек, которому поручили эту миссию за вознаграждение? Поди теперь узнай! Да и потом, зачем задействовать посредника, чтобы выйти на связь? Энтони несколько раз перечитал послание. Он не станет подчиняться – это слишком опасно. Может, патрон чокнулся? Зачем назначать встречу в месте, где за ними могут следить? Это же чистой воды безумие! Форестер сложил записку, сунул ее в бумажник и решил забыть об этой досадной неприятности.
«Не пойду. Свою часть контракта я выполнил. Я сыт этим делом по горло и в ближайшие дни…»
На узкой скамейке, пропахшей кожей и потом, фиалковый запах Энтони смешивался с ароматом парфюма от Любена, которым надушилась Эдокси Аллар. Не успел он страстно поцеловать куртизанку и заняться изучением ее корсета, как фиакр подъехал к тротуару на улице Руаяль и встал в длинном ряду автомобилей «Де Дион-Бутон» и «Клеман-Гладиатор».
У входа в «Максим» топтались полуночники, вовсю пользуясь возможностью вволю полюбоваться монументальным входом на Выставку на площади Согласия. Над золоченым шаром, опираясь на три арки, покрытые разноцветными кабошонами, возвышалась статуя «Парижанка». Со шляпой в виде символической парижской барки на голове, она напоминала собой богиню, которая сошла с Олимпа, чтобы повести за собой заблудших путников. По крайней мере, Энтони Форестеру показалось именно так. Но Эдокси остудила его восторг.
– Это вам не Роден. В крайнем случае – страшная, жирная потаскуха, да к тому же свихнувшаяся. Или Юнона, которую выгнали из публичного дома. Впрочем, этот ресторан стал подлинным пунктом сбора титулованных гостей как раз благодаря своему расположению у главного входа.
Прилагая отчаянные усилия, они проложили себе путь в толпе.
– Эй, Ирма, как жизнь, ничего? Привет, Лиана. Ой, Клео, прости, не признала тебя, здесь за места настоящая драка.
Эдокси надрывалась в гулком гомоне голосов, который перекрывали собой крещендо оркестра, наяривавшего «Две фиги Урсулы»1.[31]Знакомые называли Эдокси Фифи или Фьяметтой и вовсю лорнировали ее