– Путь через помощь другим – это тоже ВЫХОД, – он сделал ударение на последнем слове. – Именно так. «ВЫХОД» большими буквами. Новая цель, новый сценарий, новый смысл.
Либерман вдруг замолчал. Михайловская удивленно посмотрела на него:
– Что-то случилось? – озабоченно спросила она.
– Да нет, Танечка, все нормально. Вы не возражаете, что я вас Танечкой назвал? Как-то фамильярно получилось.
Татьяна снова зарделась:
– Вы знаете, Михаил Львович, а мне даже приятно. Как будто бы мы ближе стали.
– Ну, тогда все в порядке. Обещаю не злоупотреблять диминутивами.
– Чем-чем? – Михайловская на секунду задумалась, а затем, с очаровательной полуулыбкой произнесла: “Я вспомнила. Диминутив…. Я знаю, что это такое. Я же все-таки филолог. Диминутив – это уменьшительно-ласкательная форма. Правильно!?”.
Все верно, Татьяна. Правильно. Простите, если я вас этим обидел, – лицо Либермана было серьезно-спокойным, без тени иронии.
У меня такое бывает, – продолжал Михаил Львович: «Это, может быть, даже где-то профессиональное. Иногда использую в работе. Ну и с вами как бы само собой получилось. Не могу же я вас, ну или любого другого симпатичного мне пациента, погладить по головке или прижать себе. А через использование уменьшительно-ласкательного имени это возможно – это как бы поглаживание, такое психотерапевтическое. Чтобы человек почувствовал, что он не безразличен мне как врачу. И, если хотите, это одна из возможностей формирования эмпатии как состояния осознанного сопереживания текущему эмоциональному состоянию другого человека».
– А вы, Михаил Львович, меня уже рассматриваете как пациентку? – хитро щурясь и кокетливо улыбаясь, спросила Татьяна.
– Нет, боже упаси. Без вашего согласия… – и Либерман состроил гримасу, от которой молодая женщина рассмеялась звонко и заразительно. В уголках ее светло-зеленых глаз появились маленькие морщинки искренности и доверия к человеку, разбудившему глубоко спрятанные чувства.
– А я бы не отказалась, – с очаровательной улыбкой продолжала Татьяна.
– В принципе, и я не возражаю, – уже серьезно произнес Михаил Львович. – Но у меня есть еще одно предложение. Может быть, оно вас удивит. Я понимаю, что ваши заметки – это глубоко пережитое и очень личное. Не всякий решится на такие откровения, о которых вы пишете. Это вещь интимная. И тем не менее, вы, Татьяна, решились показать их совершенно незнакомому человеку, то есть мне. Не считаете, что это рискованно, я бы даже сказал, опрометчиво?
– Я думала об этом. Но это не спонтанное решение. Перед тем как прийти к вам, я интересовалась кто вы такой. Простите, конечно. Читала о вас, смотрела ваши научные труды. Правда мало что поняла, но все же. Говорила с людьми, которые у вас лечились. Моя подруга ходила на ваши лекции в университете. Она без ума от вас. Так что я многое о вас знаю.
– Хорошо-хорошо, –