– Похоже на то. Что стало добычей грабителя?– поинтересовался Лео.
– Насколько я осведомлён, это золотое колечко, серьги и, само собой, деньги. Она, даже не смогла объяснить, где провела ночь и почему оказалась на улице. Одинцов пристально посмотрел в глаза другу – послушай, Лео, тот факт, что её нашли неподалёку от твоего дома, уже дал пищу для предположений некоторым умам, наделённым буйной фантазией.
– Меня мало заботит этот вздор – оборвал его Лео.
– Тогда подумай о ней – продолжил настаивать ротмистр. – возможно, София Николаевна, просто, не хочет никому ни чего объяснять, ссылаясь на отсутствие памяти. И твой порыв, ещё больше распалит страсти и воображение окружающих. Тебе сейчас нужно побыстрее поправиться и дать ей возможность сделать тоже самое. А я завтра загляну к тебе снова. Надеюсь, с хорошими новостями. Ротмистр, насильно усадил друга в кресло и попрощался.
Мгновение спустя, после того, как за Одинцовым закрылась дверь, до слуха денщика донёсся, хриплый, но подозрительно ласковый голос графа.
– Ив-а-ан. Поди-ка сюда, голубчик.
«Голубчик», слегка напрягшись, поспешил на зов, нутром предчувствуя неприятности. – Расскажи-ка мне, любезный, ещё раз, как ты проводил нашу гостью, прошлым утром?
Обращение «любезный», вызвало у Ивана внутренний трепет, так как являлось верным признаком проблем.
. – Так, это … Ваше благородие, я же уже докладывал. Как только барынька проснулась, я ей и чайку горяченького, и извозчика к крылечку. Всё, как изволили приказать – залепетал Иван, опасливо поглядывая на трость, на серебряном оголовье которой нервно вздрагивали пальцы хозяина.
– Врёшь, шельмец! – надрывно захрипел Лео.
Не в силах больше сдерживать ярость, он вскочил с кресла и дубовая трость, описав в воздухе дугу, тяжело опустилась на хрустальный графинчик с водкой, окропив Ивана родным и желанным ароматом.
– Виноват, Ваше благородие, проспал – тут же признался денщик, отчётливо понимая, что человек, разбивший вдребезги штоф водки, способен убить и младенца – а, когда проснулся, барыньки уж и след простыл. Я было за ней наладился, а от неё, даже следочков на снегу не осталось. Пурга замела.
Лео, осыпав бедолагу, отборной бранью, по обыкновению, подошёл к окну, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок.
– Да, кабы я знал, Ваше сиятельство, куда Вы, той ночью, уйти изволили. Разве ж смог бы я уснуть, Господи Исусе! – Иван размашисто перекрестился – Вы же для меня и сын, и брат, и отец родной – лукаво сопел денщик, разводя Лео на сантименты – Да, раз такое дело, я более ни в жисть капли в рот не возьму. Вот те крест. Не успела его рука очертить знамение, как пришло осознание, что переборщил с клятвой. Скосив взгляд на Лео, застывшего у окна, он продолжил не прерываясь – Хоть на части меня режь, а до Пасхи Святой, ни капли. Господи, да кто же меня за язык то тянет? Мыслимо ли столько терпеть? – озадачился Иван, снова, украдкой взглянув на офицера – Неделю цельную не согрешу – снова скорректировал