С братом близости не возникло и позднее. Гонорий рос странным мальчиком, и Аркадию всегда казался дурачком. Он поздно начал говорить и говорил очень плохо и невнятно, лет до шести сосал грудь кормилицы и мочился в постель, в десять не умел самостоятельно надеть даже хитона; мог часами молча смотреть в окно, непрерывно стуча ногой по ножке кресла. Казалось, бессловесные животные ему ближе, чем люди: с ними и проводил целые дни. Аркадий был рад отъезду брата и избавлению от тягостной обязанности появляться с ним рядом на общественных мероприятиях. В глазах всех два сына великого Феодосия были почти близнецами – так их и изобразили на постаменте египетского обелиска, воздвигнутого на ипподроме. Сколько раз Аркадию хотелось убрать его, но каждый раз его убеждали, что это изображение – всего лишь символ равенства двух половин единого царства, и устранение его может быть понято превратно.
А потом, уже зимой, принеслась с вестовыми кострами горестная весть о кончине отца, и началось то состояние корабельной качки, с которым Аркадий не умел справиться, но всегда ощущал как бездну за бортом. От этой угрожающей бездны он пытался оградить себя, доверяясь авторитетным придворным, но к двадцати двум годам уже понимал, что они, прежде казавшиеся ему взрослыми и всеведущими, заботятся прежде всего лишь о своей выгоде. Вот и Евтропий, которому он был обязан многим, и прежде всего – своей чудесной женитьбой на красавице, о которой мечтал, еще зная о ней лишь по рассказам ее названных братьев, товарищей его детских игр… Хотя евнух и умел говорить складно и убедительно, как сегодня, – за его плавными речами Аркадий чувствовал ложь, прорывавшуюся в покровительственных интонациях. Евтропий так озабочен корыстолюбием клириков? А сам отгрохал себе такой дворец, рядом с которым блекнет и царская Дафна…
«Ты поставил меня царем, а я отрок малый, – привычно взмолился Аркадий. – Даруй же мне разум, чтобы управлять народом…»
Глава 4. За обедом у архиепископа
– Очень рад видеть тебя здесь, господин Севериан! – с улыбкой, не обнажающей зубов, произнес архиепископ Иоанн, слегка касаясь рукой плеча собеседника. Когда он улыбался, его тонкогубый рот растягивался в длинную щель, а сухая кожа на бескровном лице собиралась в мелкие морщинки, разбегавшиеся во всех направлениях. – Пойдем сейчас, разделишь нашу простую трапезу, заодно и познакомимся поближе. Странно, что мы с тобой не встречались, пока я был в Антиохии…
За