Польские хлопоты существенно отвлекали от бракоразводных переживаний и должны были сократить на месяц время пребывания под одной крышей с мужем, а также прозвучать заключительным аккордом перед расставанием с ним. Суд по решению судьбы их семьи должен был состояться сразу после приезда Кати из Польши. Однако Богу было угодно подвергнуть испытанию её намерение развестись, и буквально, за месяц перед отъездом сроки польской практики были отодвинуты на неделю, и день «освобождения» пришелся на период ее отлучки. Она кинулась в суд, но перенести сроки рассмотрения дела не смогла, как и отменить поездку в Польшу.
―Вы что, Екатерина Андреевна, какой может быть отказ, как мы подготовим другого человека к поездке за границу? ― ответили в первом отделе института, куда направил её декан утрясать вопросы.
Утешив себя надеждой перенести сроки развода после возвращения из Польши, она поехала. Понимание того, что всё позади, и она едет за границу, пришло только в Бресте, когда советские вагоны с широким размахом осей переставляли на европейскую узкоколейку. Отец-железнодорожник уверял её, что разница в ширине железной дороги произошла по причине российского разгильдяйства, когда инженер, которому было поручено измерить ширину европейской железной колеи, измерил её не по центру рельс, а по их наружному краю. Вот и получилось, что уже более полувека поезда, следующие из Союза в Европу, переставляли с одних колесных пар на другие. После того как вагон, охнув, сел на новые колеса, все прильнули к окнам, за которыми потянулись пестрые, как лоскутное одеяло, поля вожделенной загранки.
― Вот она ― страна народной демократии, ― забурчал её спутник, заведующий соседней кафедры тощий и никчемный мужичишка Перлухин, ― у них колхозов нет, все частники. У каждого своя земля, а на ней полоска ржи, полоска пшеницы, да грядка капусты с картошкой, а они ещё на отсутствие продовольствия жалуются. Какое тут продовольствие на этих разноцветных лоскутках?
Перлухин был человеком грамотным, но желчным. Он никогда не щадил чужого самолюбия и боялся только свою жену, которую когда-то взял, как говорили в их кругах, прямо из аудитории. Она, юная дипломантка, то ли прельстившись его хорошей, по тем временам, доцентской зарплатой, то ли от желания выйти из института с кольцом на руке, увела его от жены и больного ребенка, а затем подмяла под себя, как подминают спящие маленькую, не подходящую большой кровати простынь. Весь институт знал, что её Ленька – так называла мужа его бывшая ученица – взял её своей эрудицией, но по мужской части он был не силен, и их общий сын получился