Поверьте, красота не возродится,
И стих мой стихнет в каменной гробнице;
И девственность, столь дорогая вам,
Достанется бесчувственным червям.
Там сделается ваша плоть землею,
Как и желанье, что владеет мною[3].
Можно предположить, что и Уильям Шекспир в сонете ХХ (1609) использовал слово «acquaint» в качестве игры слов «quaint» и «cunt». Вообще, надо признать, что если кто и умел использовать cunt в комическом контексте, так это Шекспир. Возьмем, к примеру, «Гамлета». Во второй сцене третьего акта Гамлет спрашивает Офелию: «Леди, можно к вам на колени?» Офелия отвечает: «Нет, милорд». Гамлет спрашивает: «Вы думаете, у меня были грубые мысли?» («Do you think I meant country matters?») Когда Дэвид Теннант играл Гамлета, он специально выделял первый слог, чтобы подчеркнуть двусмысленность выражения «Cunt-ry matters». В «Двенадцатой ночи» (акт II сцена 5) Мальволио так описывает почерк своей хозяйки: «Клянусь жизнью, это рука госпожи: это ее эры, ее эли; а так она пишет большое П. Тут не может быть и вопроса, это ее рука». Репутация великого барда была слишком высока, и эти вольности были ловко заметены культурологами под коврик, но в пьесах Шекспира немало двусмысленностей и весьма соленых шуток. В 1807 году шокированный Томас Баудлер недрогнувшей рукой вычистил все грубости, чтобы Шекспира могли читать женщины и дети – так появилось издание «Шекспир для семейного чтения». Естественно, ни одной «киски» там не осталось. Кроме того, в «Гамлете» Офелия не совершает самоубийства, из «Генриха IV» напрочь исчезла проститутка Долль Тершит, а в «Ромео и Джульетте» пикантная фраза Меркуцио «сводня-стрелка указывает острием на полдень» превратилась в самую простую «стрелка показывает на полдень». Отсюда в английском языке появилось выражение «баудлеризация», то есть удаление из текста фраз, которые могут показаться сомнительными.
«Киска» постоянно фигурировала в откровенных балладах современников Шекспира. Они не считали нужным маскировать свои двусмысленности. Пьетро Аретино в «Рассуждениях Нанны и Антонии под фиговым деревом» (1534–1536) призывает читателей отказаться от цветистых эвфемизмов и говорить напрямую: «Пожалуйста, говори по-человечески, то есть называй своим именем и «ху», и «пи», и «жо», потому что только члены Ученой Академии способны понять, что это такое – парадный вход и черный, гвоздь в дыре, порей на грядке, засов на двери, ключ в скважине, пестик в ступке, соловей в клетке, черенок в ямке, ворота, клистир, кинжал в ножнах, колышек, посох, пастернак, яблочки, этот самый, эта самая, эта штука, это дело, эта история, то самое, рукоять, стрела, морковка, корень и все остальное дерьмо, которое застревает у тебя в глотке, потому что ты хочешь ходить на цыпочках в деревянных башмаках… так что впредь там, где «да», говори «да», там, где «нет», – «нет», иначе – берегись!» В шотландской пьесе «Филота» (1603) есть такая строчка: «протянул руку и схватил ее за киску». А Джон Кроуч в Mercurius Fumigosus (1654) воспевает «киску и добрую компанию». Но надо все же признать, что известные писатели, такие как Шекспир и Марвелл, использовали «киску» лишь в качестве пикантной приправы и старались маскировать ее разными