А дело было так. До войны тридцатилетнего Яшу из флотских политработников выдвинули в председатели горисполкома Евпатории. Осенью 41-го Крым был оккупирован немцами. В январе 1942-го в Севастополе Яшу включили в состав заведомо гибельного Евпаторийского десанта (почти полностью уничтожен в первый же день – 800 человек). После разгрома десанта вместе с бывшим секретарем соседнего сельского райкома партии, назову его П., Яша остался в городе «для подпольной работы». Те 40 человек, что остались живы после разгрома десанта и, разбившись на группы, попытались пробраться, пробиться к своим, все погибли. Яша и П. два с половиной года безвыходно просидели в квартире у одной женщины. Никакого «подполья» не организовали. Да, видимо, мужикам и носа высунуть из дома было невозможно, особенно Яше – двухметрового гиганта хорошо знали в городе – что там организуешь? Хозяйка квартиры и П., как бы это помягче сказать, быстро и хорошо сдружились. Оба ярые антисемиты. Цыпкина (опять-таки, мягко говоря) третировали: «Ты такой ехидный жид, как немец рисует на плакатах, правдиво он вас критикует, стреляет он вас, немец, так и надо… Если ты будешь мешать мне, вынужден поступить так, как поступил товарищ Сталин, убирая с дороги тех, кто ему мешал» (соседка за стеной всё слышала). Поступить «как товарищ Сталин» П. не успел. Или вообще в последний момент решил, что Яша может быть ему полезен. Когда Евпаторию освободили, этот П. придумал развесистую легенду о «героическом подполье», которым он будто бы руководил. Предложил Яше: «Подтвердишь, включу в группу». Яша лгать отказался, его, оклеветанного («мешал, саботировал»), исключили из партии.
Понятно, что мой отец, никакого отношения к партийным структурам не имевший, помочь Яше ничем не мог. Между тем советская пропаганда того времени испытывала острую «потребность в героях» – реальных и выдуманных, всё едино: и ложь этого П. тут же подхватили, хорошо «раскрутили», растиражировали, дополнили новыми деталями… И вот уже тельняшка, некогда обтягивавшая героическую грудь П., экспонируется в местном музее, а с Яшиной правдой что делать?
Однако времена меняются, и, хотя в тот раз Яша уехал ни с чем, поездка, как позже выяснилось, во многом определила его дальнейшую жизнь… Впрочем, к его судьбе я, пожалуй, вернусь позже. Здесь же скажу только, что для меня, для моего миропонимания то первое его появление у нас в доме оказалось чрезвычайно важно. Я не очень понимал, в чем там дело с десантом и подпольем, но в мой детский мир Яша явился не сам по себе, но как некий «связник» из прошлого – из детства моего отца. Может быть, в каком-то смысле, как двойник отца, из их общего прошлого.
Знаю, почему это произошло. Яша еще только должен был приехать, а я уже слышал из разговоров взрослых, кого мы ждем: племянника моей бабушки – Амалии Марковны, сына ее сестры.