Мысли, тем не менее, как бы искусно их не отметали, всё равно роятся, плодятся и трансформируются в нечто большее, иногда материальное.
Она женщина, существо тонкое. Она наверняка почувствовала, что мне тоже несладко остаться одному и я могу сойти на берег, если на меня сильнее надавить. Могла бы и Колю подключить. Ведь я тоже не железный. А не надавила. Не подключила. Что-то здесь не стыкуется. Врешь, Гелюшка. Нехорошо. Не догадаюсь, думаешь.
У меня бывали и прежде подобные знакомства. Девушки изливали душу, охотно принимали ухаживания, гуляли со мной по улицам, ходили в кино и на танцы. Одним словом – дружили. Пустоту заполняли. А целовались с другими, как потом выяснялось. Мне казалось это нечестным, я отворачивался и уходил.
Не мог понять, что так можно и это – нормально.
С плотом мне проще, чем с теми, кто целуется с другими. К счастью, на воде действуют другие, более понятные законы.
Ледяная вода быстро промыла мои ноги и ещё быстрее прочистила мозги. Выход нашёлся.
Где центр тяжести у катамарана, которым управляет один человек? Правильно, именно там, где стоит этот бедолага. То есть, камень где-то подо мной. Чтобы изменить упомянутый центр, достаточно просто перейти в другое место, что я и делаю.
Ухожу с кормы, становлюсь на передний край судёнышка, с силой упираюсь шестом в дно, течение помогает мне, слышатся шуршание и скрип дерева о камни – ура! Чувствую, что плот освободился, закачался на волнах. И мне полегчало – на целый метр приблизилась желанная кровать в общежитии.
Разминулся ещё с несколькими «бычками», два-три раза чиркнул днищем, и шивера кончилась. Иду по спокойной воде, напряжение спадает, но следом наваливается усталость. Господи, да когда же кончатся эти тридцать километров? Мне уже чудится, что я плыву целую неделю, стоя в осточертевшей позе, повиснув на кормовой греби. Мокрый, холодный, голодный и невероятно уставший. Зачем мне всё это, за что?
Ну, прошёл Бадарму, одолел – а дальше что? А дальше вот что: не пищать. Не жаловаться. Слюни не пускать. Дальше будут новые Бадармы.
Совсем рассвело. Уже узнаю берега. Справа показалась умирающая деревенька Карапчанка, стоящая в устье речки с тем же названием. Узкие, кривые улочки, почерневшие от печали и старости домишки, в большинстве убогие, крытые драньём, неухоженные дворы – от всего веет нищетой и безысходностью, всё просит помощи и стонет. Стонет от того, что знает – деревня доживает последние годы.
Особняком на самом верху стоит странное сооружение из трёх слепленных вместе срубов с плоскими крышами. Не без труда узнаётся бывшая церковь. Люди, во что вы её превратили? Много лет в этих стенах пахнет мышами и прелым зерном, потому что здесь колхозный склад. Люди, как легко вы изменяете сами себе!
Ещё в тридцатые годы церковь обезглавлена властью, глумливо называвшей себя «советской». Властью,